Когда я еще в школе учился, нравилась мне одна девочка, Верой ее звали.
Она жила в доме напротив нашего, через дорогу.
Я тогда совсем стеснительным был и не умел с девчонками дружбу заводить.
А мне очень хотелось подружиться с Верой. Подойти же прямо и сказать: "Вера, ты мне нравишься, давай с тобой дружить", как это делали ребята у нас в классе, я не мог.
Она училась в другом классе и, конечно, ни о чем не догадывалась. А моя влюбленность не пошла дальше попыток сочинить ей пламенное послание в печоринском духе.
Маме моей не трудно было догадаться, кто была предметом моих страданий, так как по утрам она часто имела возможность видеть своего сына стоящим у окна в ожидании, когда пройдет по дорожке в школу мимо нашего дома Вера.
Что моя мама не любила держать в тайне чужих секретов, я узнал, когда отец, собираясь однажды с ней на вечер к Вериным родителям, словно ненароком обронил свою мысль, которую я, если бы не знал хорошо отцовской деликатности, мог бы принять за мысль, совершенно случайно пришедшую ему в голову: "А что у нас Саша дома будет сидеть? Ведь у Галкиных - Вера, скучно ему не будет. А, Саша?" - уже напрямую обратился он ко мне, как будто все, что он сказал до этого, он говорил маме.
Такое участие родителей в моих делах показалось мне кощунственным и унизительным. Я резко отказался от помощи и в будущем уже старался ничем не выдавать своих чувств.
После восьмого класса я уехал в город и там постепенно стал забывать про Веру.
В техникуме, куда я поступил учиться, случай свел меня с Женькой Б., однокурсником, примечательной личностью. Примечательность его заключалась в том, что единственным увлечением, которому он себя посвятил в свободное от занятий время, были его любовные похождения. Он был чертовски смазлив, и не мудрено, что у женщин он имел, по его словам, "беспромашный успех". После каждой удачно проведенной операции Женька торопился рассказать своим приятелям об одержанной победе, причем рассказ его не ограничивался констатацией факта, а разворачивался, как разворачивается панорама бородинского сражения, чтобы показать любознательным потомкам знаменитую битву во всех ее красках и деталях.
Он заходил к нам в комнату, устраивался поудобней и ждал, когда соберется побольше народу. Народ в общежитии был общителен, по вечерам бродил по комнатам в поисках не только картошки ("мне всего две-три штуки") или сковородки ("я сегодня же занесу"), но и интересного общества. Вопросы взаимоотношений полов интересовали тогда почти всех и, зная Женьку Б. и его амплуа, народ собирался быстро.
Было бы, однако, несправедливо по отношению к Женьке обвинять его в аморализме, а по отношению к народу - скорбеть о развитии в нем нечистоплотных интересов. Как сейчас помню, в общем-то ничего дурного не было, и Женька сам по себе был неплохим парнем, а только тогда мне не нравились эти его публичные выступления и я, если некуда было уйти, лежал на своей койке, уткнувшись в книгу, всем своим видом демонстрируя свое полное безразличие и свою непричастность к происходящему. Впрочем, я не уверен, что у меня это хорошо получалось.
Так вот, однажды, в начале лета, когда мы уже, несмотря на оставшийся еще несданным экзамен думали вовсе не о нем, хотя и сидели за учебниками, вваливается этот Женька к нам в комнату. Мы конечно рады Женьке, даже я, которому сейчас любой входящий дает повод отвлечься от надоевших занятий, но все равно при этом отрываем глаза от книг словно нехотя и делаем вид, что визит несвоевременен.
- Тебе что, Жень? - спрашивает его Володя.
- Да я не к тебе, - отмахивается от него Женька и проходит прямо ко мне. Интересно, что ему надо?
- Слушай, Саша, ты ведь, кажется, живешь в Липино?
- Ну да. А что? - даже на Женьку Б. смотреть было приятнее, чем в учебник по допускам и посадкам. И потом, какое ему дело до моего Липино?
- Слушай, так я у вас вчера в деревне на выпускном был. Ты Петьку Шарапова знаешь? Ну так мы с ним ездили, у него там родня какая-то… Слушай, а что там у вас за вредный учитель такой, длинный, в очках? Все не давал пройти, гад!
Этим учителем, длинным, в очках, был Владимир Александрович Веселев, очень уважаемый мной человек. Такие слова о нем Женьки Б. меня несколько озадачили. Но интересно, что он еще скажет про нашу школу?
- С кем-нибудь познакомился?
- Ну ты спросил! Не только познакомился! - Женька при этих словах сделал сладкую мордочку, и я понял, что задал опрометчивый вопрос. Сейчас будет очередное представление. Только он что же, сразу начнет, или подождет скопление народа?
Женька не стал ждать скопления народа.
- Были там две подруги… Как они рассвет пошли встречать, я за ними увязался, а этот ваш длинный все за мной присматривает. Ну, так я подруг увел сначала в сторону, потом…
Рассказ входил в свое обычное русло, и мне пора уже было принимать соответственно вид безразличный и отсутствующий, но что-то мешало мне это сделать. Что-то было здесь не так.
И тут до меня дошло. Ведь выпускной вечер был у класса, в котором Она училась! И потом мне захотелось подумать о том, что мало ли девчонок в этом классе, и все такое, но мне почему-то подумалось о том, что хорошо, что Женька Б. не стал ждать скопления народа.
А он говорил, рассказывал… Про то, как "вторую подругу отшил", как увел оставшуюся с ним в луга, про траву, трусики, и про все остальное, а я все не решался спросить у него одной простой вещи.
Мне долго не удавалось попасть домой. После экзаменов была практика на заводе, потом поездка в Москву - все это время очень хотелось увидеть Ее, посмотреть на Нее. Мне было интересно - а какая она теперь? Мне думалось, что она теперь - совсем другая, не та, что была раньше. Она не могла быть прежней!
А она была прежней! Я увидел ее вскоре после того, как, наконец, приехал домой. Это было вечером, возле нашего клуба, перед началом фильма. Она стояла в кружке девчат, своих подруг, была такой же молодой, стройной, красивой, и она смеялась! Я стоял поодаль, украдкой наблюдал за ней. Я наблюдал за ней, веселой, смеющейся, и чувство какой-то обиды и несправедливости охватывало меня. Почему она - там, среди подруг, почему ей так беззаботно весело, она что, забыла, что было с ней там, в лугах, совсем недавно? И почему мне так грустно и одиноко? Почему?
Через некоторое время тетя Маша, клубная билетерша, позвала народ вовнутрь, на сеанс. Я зашел в числе последних, сел позади Веры. Я совсем не помню, какой фильм тогда показывали, помню только, что я больше смотрел не на экран, а на Веру. Она была совсем рядом, можно было протянуть руку и коснуться ее плеча. Можно было легонько подуть в ее волосы и они затрепетали бы. Как загипнотизированный я смотрел ей в затылок и думал, хватит ли у меня храбрости подойти к ней после кино, заговорить с ней. Как я тогда завидовал Женьке Б.!
Фильм кончился, все повставали и пошли к выходу. Я тоже поднялся. У дверей образовалась толкучка и я оказался рядом с Верой. Она вертела головой - искала взглядом своих подруг. Когда она повернулась в мою сторону, я пробормотал что-то вроде "доброго вечера", но вряд ли она узнала меня. Мне показалось, она ответила из вежливости. Я растерялся совсем. На улице к ней подошли подруги, они стояли, поджидая еще кого-то. Я понял, что сегодня я к ней не подойду, и направился домой.
Было уже очень поздно, лишь в некоторых окнах горел свет, но на улице не было темно - луна полным диском ярко освещала поселок. По дороге пробовал сочинять стихи про луну. Подойдя к крыльцу своего дома, решил подождать, когда пройдет Вера. Ждал долго, и напрасно. Замерз. Поднялся к себе.
Родители спали. Не включая свет, я разделся и лег в постель. Через открытое окно до меня доносились голоса и смех гулявших по поселку парней и девчат. Я лежал, прислушиваясь к голосам. Уснуть долго не мог.
Больше я Веру не видел. Как потом оказалось, их семья вскоре уехала из поселка.
Вот и все.
конец