Сергей Никоноров (СН): … Ну, показывай.
Новиков Вячеслав (НВ): Вот - это первый, а вот - второй, а это третий, и так далее.
СН: И все толще и толще… А какой у тебя стырили?
НВ: Четвертый. Но я его уже восстановил. Сейчас пятый у меня тоже - есть другой вариант, обновленный.
СН: Его тоже стырили?
НВ: Нет, это вторые издания пошли.
СН: Так…
НВ: В общем, ты их сейчас подержал в руках, потом я тебе их по одному буду давать. Я не знаю, сколько у тебя есть времени, а я могу долго рассказывать. Могу предложить беседу часа на три.
СН: Ну, на три вряд ли.
НВ: История долгая…
СН: Хотелось бы ключевые моменты, интересные…
ВН: Я буду рассказывать, а ты сам выбирать будешь, что тебе покажется интересным.
СН: Ну хорошо.
НВ: Удается мне их восстанавливать благодаря своей плюшкинской наклонности все сохранять. Есть у меня такие вот папки, их целая тумбочка набралась - это архив журнала.
СН: Ты заканчивал Патриса Лумумбу? Чтобы я точно знал.
НВ: Да. Я тебе сейчас все по порядку расскажу. Значит, учился я на третьем курсе Университета Патриса Лумумбы. Это было в октябре 1983 г. С чего все началось. Ты знаешь, учиться на филфаке, т.е. как это так, если не мечтать стать генералом. Начинаешь что-то писать, с надеждой, что-то из этого получится. Естественно, это все такая сыромятина, что стыдно куда-то нести, в какие-то редакции. Это надо пожить сначала, потом нести в редакцию. Вот… А таким зеленым куда? Вот сюда.
СН: Я тебе задам вопрос. Я так понял, что ты имеешь в виду: это - для отработки?
НВ: Это типа игры. Типа взрослой игры, знаешь. Как дети играют в продавщиц и покупателей, в дочки-матери и т.д. Так мы играли в писателей, в редакторов. И вот - этот первый номер. Для чего я его делал?
Открывается дверь и входит Володя Мартов.
Кстати, познакомься, это один из членов нашей редакции, Володя Мартов, совершенно кстати пришел.
СН: Добрый день, Сергей.
НВ: Журналист, из газеты "Знамя строителя" и, кажется уже, из "Курьера", пришел с нами познакомиться. А Володя работает в "Идиоте" с восьмого номера, кажется. Но все по порядку.
СН: Знаешь, я уже нашел заголовок: "Взрослые игры идиотов".
НВ: Вот этот самый первый номер, так называемый раритет. Потом он будет в музее храниться. Я его держу при себе в архиве. По-моему, ты это все держал в руках, нет?
СН: Нет, все я не держал. Я читал несколько номеров…
НВ: Вот, совершенно капустнические штучки: "Самый главный редактор", адрес редакции: "Стучать, пока не откроют", и статья вступительная, можно я ее зачитаю? Все-таки это своего рода наша программная статья…
(читает вступительную статью первого номера)
СН: Почему - "Идиот"?
НВ: Ну, это, во-первых, надо было быть круглым идиотом, чтобы начать выпускать такой журнал; потом, начитавшись на 2-3 курсах классики, в том числе и "Идиота" Достоевского, где есть один очень симпатичный герой, князь Мышкин, человек до того бескорыстный и неспособный к каким-либо действиям в свою выгоду, что его так и звали за глаза - идиотом. Так и мы назвали свое детище - "Идиот". Потом, уже когда начали нам вопросы задавать, почему - "Идиот" - уже здесь, в Витебске, и нельзя ли его сменить (это в комитете комсомола, куда Гоша понес его с целью просить помощи для его размножения - а там ему говорят: "Журнал хорошо, вот только бы название сменить"), тогда мы уразумели, что никак нельзя это название менять, это отличное название, и за него надо держаться, и авторское право получить, потому что - удачнейшее название для журнала. Правда, заимствованное у Достоевского, но ведь и "Курьер" - тоже!
СН: (смеется)
ВН: Поэтому мы не жалеем, что так назвали. Хотя почему - мы? Это был я один. Ребята, которые были рядом со мной в то время - Бурковский Славик, Панин Володя - только хмыкали, глядя на мое начинание. Самому мне хотелось, чтобы мои первые опыты в прозе и в стихосложении хоть кто-то читал, хотя бы несколько человек, а рукописи давать читать - кому хочется глаза портить на чужом почерке? И начал сам себя издавать. Однокурсники мои подключились, начали давать какие-то стихи, рассказики, специально для "Идиота" - совершенно дурацкие. Вот, правда, Шишкан - на протяжении всей этой истории печатается у нас. Из Кишинева парень. Он молодец, наверняка станет писателем профессиональным, у него и отец - литератор, был главным редактором журнала "Кодры", сейчас - в творческом отпуске: роман пишет. Вот и сын тоже начал…
СН: Он до сих пор сотрудничает с вами?
ВН: Да. Причем сейчас начинают появляться в газетах и журналах его рассказы, которые мы уже давно напечатали. Это приятно. И, с другой стороны, есть такие люди, которые в редакции не пойдут, им бы просто напечататься где-нибудь, не важно, где, посмотреть, как это выглядит, послушать, что об этом скажут, навыки приобрести - в этом смысле наш журнал для них полезен. Ну, вот - разные штучки, хохмы полушутливые, полусерьезные - это наш первый номер. Вот в таком формате. Второй номер мы уже сделали форматом поменьше, поудобнее, в таком формате он до сей поры и живет.
Почему-то это дело у нас на первых номерах не остановилось, и я не знаю, почему…
СН: Это когда ты уже в Витебск приехал?
НВ: Нет, там еще вышло пять номеров.
Ты знаешь. Эти номера для меня своего рода память. Я просто диву даюсь, как ребята умеют писать, многие могут идти дальше, их будут печатать, и мне жалко было наблюдать, как многое из того, что они писали тогда - на листочках, в конспектах лекций - терялось, выбрасывалось, пропадало - вот поэтому еще я стал коллекционировать все это в журнал. И хорошо, что многое я смог сохранить. Хотя, по большому счету, и они, и я относились к журналу несерьезно.
СН: Так уж совершенно несерьезно?
НВ: Я же говорю - это была игра. А желающих поиграть было много - все-таки мы учились на филологическом факультете - многие пописывали.
СН: Многие и поступают на филфак с такой целью…
НВ: Да, конечно, мечтали стать писателями. И, может быть, все это и продолжалось только из-за моих эгоистических побуждений. И честолюбие было. Хотя особенно я свой журнал не афишировал. Показывал только своим друзьям. Помню, одному приятелю показывал, и он, листая его, наткнулся на последней странице на адрес редакции. Так он у меня на глазах эту страницу выдергивает и говорит: "Ты, что, дурак? Кто же такое печатает? Спрячь эту страницу и никому не показывай!" Я тогда его не понял, по наивности, а ведь это был 1983 год…
СН: Расцвет…
НВ: Слава богу, журнал был в одном экземпляре и, кроме своих, никто его не читал. Из комнаты моей он почти не выходил. Потом я сюда приехал. Дело это забросил. Только показывал приятелям: "Смотрите, какой мы там, в Москве, ерундой занимались!" Ребята смотрят и спрашивают - "А почему не продолжаешь?" Так вот где-то через года полтора вышел и шестой, уже витебский номер.
СН: Это 1987 год?
НВ: Да. Вот этот номер. Я его сейчас перепечатываю - он уже совсем развалился.
СН: Зачитали?
НВ: Да… Здесь половина вещей, даже больше - моих друзей по Москве, а кое-что есть уже и витебское: вот Литусева стихи, Володи Козлова. Так и поехали дальше. Машинки у меня здесь еще не было - осталась в Москве. Тут Гоша помог - у него знакомая машинистка, секретарь ректора - она и печатала шестой номер. Ей потом за это досталось, кажется. В пяти экземплярах этот номер вышел.
СН: Тираж пошел…
НВ: Ага. Так выпустили шестой, седьмой, а на восьмом номере с нами уже начали разговаривать. То есть нас стали вызывать: "Это вы - Новиков? Это вы издаете?" - тут уж я начал посерьезнее относиться к этому деле, после таких бесед.
СН: Это куда вызывали?
НВ: В партком.
СН: Я думал, еще куда…
НВ: Всякое было. Но об этом писать не надо.
СН: Ну, это понятно. Кстати, самая удачная обложка, у восьмого номера - мне понравилась. Мягкая. Фототкань?
ВН: Мы от нее сейчас отказались, дороговата. И времени не выдерживает, треплется. Сейчас остановились на "Березке". Эта фотобумага тоже гибкая, с полиэтиленовым покрытием. И в два раза дешевле.
Ну вот, выпуску первых витебских номеров я обязан Гоше Гольдману - он свел меня с машинисткой. Я говорил ему, что надо бы название сменить, а он: "Ничего менять не надо, пусть это название остается". Я тебе пока просто хронологию даю. В год получалось 2-3 номера. Так мы дошли до 14-го в этом году. За семь лет у нас вышло 14 номеров.
СН: В этом году еще будет?
НВ: Обязательно, в сентябре. Обычно материал накапливается за лето и, когда все съезжаются, целую кучу привозят материала.
СН: Так, здесь ты уже авторов вынес на обложку?
НВ: Да…
СН: Гарри Кон? О, сила! Слушай, он тебе сам это дал, или…
НВ: Нет, это мы у Залесской выпросили кассету с его записью. Она долго упрямилась, но мы его выцыганили.
СН: Это хорошо!
НВ: Понимаешь, в чем дело… Вот Гарри Кон… Есть еще такая Ирина Малетина. Это же серьезные люди. Ирина, например, член Союза художников, ей 38 лет, она дала нам такое, что любой журнал с большим удовольствием напечатал бы, но она почему-то это никуда не отдает. А нам дала. Мы спросили у нее разрешения - "Да, пожалуйста". Такие милые штучки, какая-то поэзия в прозе. Такого я еще нигде не видел. Я просто горжусь тем, что мы такие вещи находим, которые непременно когда-нибудь где-то появятся. Но впервые - у нас.
СН: Авторское право?
НВ: Да мы не претендуем ни на какие авторские права, но честолюбие-то у нас есть! Есть ребята совершенно зеленые, которые дают откровенную халтуру - видно, что нет ни таланта, ни способностей. Но есть и такие, тоже зеленые, но видно, что если дать им сейчас возможность, вот на этих страницах хотя бы печататься, то, если есть талант - он не заглохнет, не увянет. Эти ребята будут и дальше печататься, пусть и не у нас.
СН: То есть ты даешь им толчок, советуешь им печататься?
НВ: Ну кому я буду советовать? Шишкан и без меня уже печатается. Малетиной? Ей все это до фени. Она художник, фотограф, свои работы она публикует в "Ровестнике", в "Парусе", в "Знаменке" - я имею в виду картины и фотографии. А эти стихи в прозе - так, для души. Если бы ты к ней пришел и попросил для своей газеты - дала бы тебе. Пришел бы и взял. А сама она не понесет. Правда, мы сами тоже особенно не ходим, и нам сам никто не несет… Вот например, Залесская…
СН: Ну, Залесская…
НВ: Я вообще ее не печатаю, потому что не нравятся мне ее стихи. От песен ее, от того, как она их поет, я тащусь, а стихи… Печатаю только то, что на нее не похоже. Я не говорю, что у нее плохие стихи - вот и Мартов балдеет от ее стихов, он все подталкивает меня к тому, чтобы напечатать большую подборку ее стихов, а я не могу…
Володя Мартов (ВМ): Залесская сделала бы нам дамский уголок - все девчонки с нее тащатся.
НВ: С ее песен - конечно.
СН: Да когда она поет - одно, а когда читает свои стихи - другое. Я ее жутко все время критикую - она меня уже боится просить, чтобы я послушал ее.
НВ: Она молодец, пишет на день по 2-3 стихотворения, работает…
СН: Из этого количества когда-нибудь проявится качество…
НВ: Я напечатал ее несколько стихов, которые вообще на нее не похожи, что-то особенное. А все остальное, про осень, про любовь…
СН: Про падающие листья… Или вот - есть у нее вообще отбойные вещи. Например, недавно она мне читала. Все время - перескакивающие метафоры, даже - метаметафоры. Вот например, занавеска что делает? Колышется. А у нее - взвивается, но если бы просто взвивалась, а то ведь - "птицей взвивается"!
Кстати, о свободе творчества… Ты, как главный редактор, "самый главный редактор", самый главный… да, ты это (показывает ножницы) делаешь?
НВ: По идее мы задумывали так: печатать все, что принесут. Абсолютно все. Но как-то так получается, что так не получается…
СН: Вы так по пять экземпляров и делаете? Можно ведь до десяти экземпляров, по цензуре?
НВ: Да по цензуре 1000 сейчас можно!
СН: Сейчас - да.
НВ: На машинке, видишь, больше не выходит.
ВМ: Было два номера по десять экземпляров. Но это редко.
НВ: Перепечатываем сейчас, начиная с первого номера, получается десять экземпляров. Но ведь это, извини меня, сизифов труд, на машинке стучать. Мы сейчас думаем, что делать.
СН: А ваш институтский ротопринт?
НВ: После парткомовских бесед мы сохраняем с администрацией вежливый нейтралитет: мы их не трогаем, и они нас не замечают. Мы ничего от них не требуем, и они на нас глаза закрывают. А сначала партком думал, что это подкоп под институт, он подрывает их репутацию, такое несерьезное, скандальное явление, кладет тень на плетень. Я их успокаивал: нет, это не журнал мединститута, это мое личное дело, я тут коллекционирую прозу и стихи витебских ребят и это абсолютно не относится ни к кафедре русского языка, ни к институту. Меня оставили в покое. Более того, предложили выйти из подполья, к народу.
СН: Я не понял, Славик, действительно что-то скандальное было?
НВ: Было…
СН: И оно еще не утратило свою актуальность?
ВМ: Утратило. Да оно и тогда, по сути дела, скандальным не было.
НВ: Знаешь, к чему придирались? Смешно об этом рассказывать. Читаю "День Конституции" Алеевой:
День сегодня не простой,
Мы сегодня под балдой,
Мы сегодня все подруги,
Мы сегодня все друзья.
Ты сегодня сам не свой,
И я сегодня не своя.
Все прекрасно, все All Right,
Все друг друга понимайт,
Нет для ссор у нас причин!
Кроме как из-за мужчин.
Вот и все. "Ну как же так: День Конституции, такой торжественный день, а вы тут пишите: "под балдой"! И давят на мою партийную совесть: "Вот вы такой взрослый вроде бы коммунист, а у вас студенты пишут такое! А еще преподаватель!" И все придирки - такого рода. Хотя что-то я сумел объяснить секретарю, но все-таки эти разговоры в парткоме сильно выматывали душу.
СН: Это - "ползучий реализм". Ты читал мою заметку в первом номере "Курьера"? Я об этом там говорил - о бытописательстве. А вот эта заметка, о скульптурах на площади Победы - из-за этой ерунды сколько было охов и ахов!
НВ: Я когда увидел эти скульптуры, которые там валяются, подумал: неужели никто не напишет? Если никто не напишет, я в "Идиоте" напишу. А тут смотрю - у вас в "Курьере" - заметка. Все! Молодцы. Так держать!
СН: Тяжко будет держать. Бумага. Сегодня еще нет рулона на текущий номер.
НВ: Вот я о чем и говорю. У меня бумага всегда будет. Никакой Федорчук и Федоренко не запретят мне бумагу в магазине покупать. К чему придраться? Пять номеров, на правах рукописи, под подушкой держу, не продаю, деньгу не зашибаю - все, никаких разговоров. А у вас бумагу перекроют - и все.
СН: У нас же как сейчас: у нас учредитель - ГДК, и там есть предприимчивый мужичок такой, Володя, который нам бумагу достает. Вот он говорит: я вас всегда бумагой обеспечу, если не оберточной, то еще какой-нибудь. Лишь бы было на чем печатать.
НВ: И тут палка о двух концах - чем хуже у тебя будет выглядеть печать, тем больше на ней налет полуподпольности, а это народ притягивает…
ВМ: Сейчас уже вряд ли…
НВ: Я скажу. Была одна вещь скандальная, по настоящему. Гоша был против, евреи мои знакомые были против. Но я ее сделал. Один парень, еврей, принес поэму, малограмотную, идиотскую такую, как раз для нашего журнала. Я посмотрел первые строфы - мама родная, полный отпад! Но я виду не подаю - будем печатать. Он хотел, чтобы мы напечатали. И получился скандальчик небольшой. Меня отговаривали, и конфиденциально беседовали, а я уперся: извините меня - я напечатаю. Буду дворником работать, но напечатаю. И напечатал. Неприятности были…
А поэма у него воспевала евреев, талантливых людей. Причем оказывается, все талантливые люди - это евреи - и Спиноза, и Имре Кальман, и Левитан, и Чаплин, и Высоцкий. Но почему же таким безграмотным языком?
ВМ: Он даже тему запорол.
НВ: Гринберг собирается его поколотить: "Ты мне его покажи! Что он позорит еврейский народ!" Вот такая была история.
Хотелось бы, чтобы побольше было таких идиотских вещей, то есть или откровенно слабых, но с изюминкой. Или… Конечно, похабщину мы печатать не собираемся, мне это не позволит художественная моя натура.
СН: Понятно. Я смотрю, у тебя иллюстрации такие во всех номерах?
НВ: Это не иллюстрации, это, скорее, самостоятельные вещи. Вот здесь, в 14-м номере - рисунки Валеры Самусенка. Конечно, никуда их не возьмут больше, а мне захотелось их сюда поместить. Я просто хорошо знаю Валеру и он мне интересен как человек, личность, и в этом смысле журнал мой - как коллекция. Вот я его перелистываю - и вспоминаю всех своих друзей и знакомых. И еще. Журнал этот - идеальное средство для общения. Я к человеку не просто так пришел, поговорить о том, о сем, а я пришел к нему посмотреть, что он наработал в последнее время в смысле творчества и попросить его дать в журнал что-нибудь…
СН: Скажем так - более интеллектуальный уровень общения.
Слушай, Славик, у тебя здесь есть ребята, которые рисуют карикатуры? Мы, понимаешь, решили сделать в "Курьере" такую рубрику: "Горкомиксы". Будем помещать туда карикатуры на тему нашей городской жизни.
НВ: Есть один парень, учится на худграфе. Помнишь, у Лопатина мы смотрели его тетрадку с рисунками?
СН: Чуглазов? Но он сейчас уже в Бресте, закончил уже институт.
НВ: Да? Мы за ним охотились, и вроде бы уже он нам обещал свои рисунки дать, но вечно они были у кого-то на руках…
СН: Ты видел, продавался такой журнал, "Домовой"? Так вот, это он его оформлял, полностью. Все карикатуры - его. Советско-американское издание.
НВ: Ну хорошо, что так. А то ведь парень он был как будто неприкаянный.
Я еще вот о чем хотел бы сказать. Есть такие мелочи в истории города, о которых никто не напишет. Вот никто же не написал о том, что Залесская вышла замуж. А мы о таких событиях пишем. У нас есть рубрика - "Хроника Культурной Жизни Витебска".
ВМ: Ты 13-й номер покажи, что ты там написал в хронику. Или Дустова…
НВ: Да, мы идем на таком уровне, на который никогда не осмелится опуститься официальная печать.
СН: То есть, вы - выше обыденного, чуть-чуть выше, но не выше…
НВ: Да, мы занимаем определенное место, законное, свое по праву. Пока у нас нет конкурентов…
СН: Кстати, у нас в Витебске, насколько мне известно, вообще нет таких журналов самиздатовских.
НВ: Я слышал, что в пединституте что-то такое было?
СН: В пединституте делали рукописный журнал, до… "Светозар", по-моему, он назывался. Но все это скисло в конце концов.
НВ: Все на энтузиазме держится. Ведь если пытаться все организовывать, как это у нас принято - редколлегию выбирать, план работы утверждать, график дежурства составлять по уборке помещения редакции - ничего не получается. А если еще к тому же комитет комсомола за это дело берется - пиши пропало дело. Болото. Почему у нас все это до сих пор не разваливается - не знаю. Наверное, ребята вот эти - Володя Мартов, Гоша - если бы не они, мне бы это давно уже наскучило. Они мне начали помогать, искать авторов, и находили, и поторапливали меня с очередным номером - вот и приходится крутиться. И я гроблю свой писательский талант и трачу время на эту ерунду…
СН: (смеется)
НВ: Сам я уже пишу только репортажи. Пока мне еще нос не прищемили - я и сую его - то в роддом, то в колонию для малолетних преступников, то в психбольницу, и пишу о том, что я там видел.
СН: Ты нам в газету пиши.
НВ: Да? А вы не напечатаете.
СН: Почему?
НВ: А тут вот в чем дело… Вот я пишу для "Идиота" и знаю, что никто не тронет в моем репортаже и запятой. И никогда вы не напечатаете мой репортаж о роддоме, что я там видел, никогда не напечатаете, сволочи…
СН: Уже и сволочи! (смеется)
НВ: Сережа, это так! Во-первых, это сыромятина, т.е. не обработано. Во-вторых, там много таких вещей, непрофессиональных, за которые вашу газету сжуют на следующий же день. Весь профессорско-преподавательский состав напишет письмо коллективное в инстанцию и потребует закрыть вашу газету, потому что она публикует то, что нельзя публиковать, и вообще, нечего лезть непрофессионалу в медицину. А здесь - вот, пожалуйста!
СН: Пользуешься редакторским правом?
НВ: Пользуюсь. Пользуюсь абсолютной безответственностью. Отвечаю только перед собой, своей совестью. Вот так.
СН: Ты сам обложки делаешь?
НВ: Да.
СН: В этой комнате фотографии клепаешь?
НВ: Больше негде. И вообще все это связано с расходами. Правда, нам начали сейчас помогать. Вот смотри, мы благодарим ребят: "А.Литусев - 5 руб. Группа девушек из ВТИЛПа - 5 руб."
Сейчас появился спонсор - Саша Литусев. Высылает за каждый новый номер 15 рублей. То есть мы нашли такого идиота, который видит, что это дело интересное, и хочет нам помочь. Мы договорились, что публикуем его фамилию на обложке, даем ему пять "спонсорских" страничек, на которых он может публиковать все, что хочет. Мы, правда, напросились на помощь. Сначала у нас стояла бутылка из-под шампанского с наклейкой "В ФОНД "ИДИОТА" КТО СКОЛЬКО СМОЖЕТ". И в №13 мы поместили калькуляцию расходов на один экземпляр журнала - 2 рубля 50 коп.
СН: И бросали в бутылку?
НВ: Да, и по 10 коп, и рубли, и даже трешку один раз бросили. Ну, когда у меня голодуха наступает, я эти подаяния вытряхиваю и - в магазин.
Теперь вот еще о чем. Журнал накапливает капитал и в том смысле, что люди видят с каждым новым номером, что дело это не тухнет, расширяется, и начинают верить в нас, помогать.
СН: Подпольная литературная жизнь Витебска.
НВ: Да. Ведь в этих журналах собралась уникальная коллекция витебских авторов, начиная с 1987 года - стихи, песни, рассказы - а ведь все это могло и не сохраниться!
Нам очень приятно, что Растаев у нас печатался. Сначала - у нас, а потом мы увидели его в "Парусе", потом - в "Знаменке". Причем в "Парусе" опубликовали одно из его стихотворений урезанным, а у нас оно - полностью. То есть у него там идет стихотворение: первое, второе, третье четверостишие, а четвертого нет - у них там в рубрике места не хватило. А у нас страниц хватает, бумага в магазинах есть пока, так что печатаем без купюр. Вот дошли в №14 до 170 страниц, решили остановиться на таком объеме. Толще уже делать нельзя, а тоньше - не солидно.
ВМ: Есть такая мысль. Неформальная печать прокладывает путь, завоевывает пространство для формальной. Вот, допустим, "Наш комментарий" Черкасова в №12 - в "Студенческом меридиане", за этот год - видим ту же тему, тот же стиль.
НВ: Просто мы чуть-чуть опережаем, оперативнее. Можешь сегодня написать, а завтра уже напечатать.
ВМ: Да? А ты вспомни, сколько времени ты делал четырнадцатый номер?
НВ: Конечно, если бы там не было этого Мартова, который пишет свою "Историю" по 70 страниц! Мартов - это вот он (указывает на Мартова). Он занимается советской историей, и на современные темы пишет. И объемы волкогоновские. Содержание гораздо сырее, но парень тянется.
СН: Ты регламентируешь, сколько ему, например, дать страниц?
НВ: Ага, попробуй тут порегламентируй! Скажут: "А пошел ты!..
СН: И переплет сам делаешь?
НВ: Да я уже все производство освоил, от сбора материала до продажи. Мне уже пора выходить на более высокий уровень. Единственно, что у нас непрофессионально - это шрифт.
СН: Но почему? Очень хороший шрифт.
НВ: Да? Ну спасибо. Можно, я еще сигаретку возьму?
СН: Да, конечно, мы докурим эту пачку в конце концов…
АХ, "Свобода - это рабство, Война - это мир…" Онохин, кто это?
НВ: Однокурсник. И сейчас переписываемся.
СН: "Побывал в Венгрии, Ливии, Ираке, вернулся на родину" - Хорошо. - "Сейчас живет в Ленинграде. Работает в Интуристе".
НВ: Из Ливии нам прислал (переводчиком там работал) частушки-укатайки.
СН: Ливийские?
НВ: Угу.
СН: "Сексуально-политический словарь"…
НВ: Это словарь к басне - тоже ее никогда не напечатают. Там, в общем-то, и печатать нечего, но…
СН: Сеньков - кто это?
НВ: Сеньков - это Володина находка. Молодой человек, учится, кажется, в Литературном. Да, Володя?
ВМ: Да, заочно учится в Литинституте, а здесь работает инженером.
СН: В Витебске живет?
ВМ: Да.
НВ: Пишет вполне профессионально рассказы. Правда, чувствуется, что - молодой автор, но - тянется…
СН: Как ты оцениваешь - "молодой"… (смеется)
ВМ: Сам ничего не умеет писать, а других…
СН: Так главное для редактора - не умение писать, а умение оценить!
НВ: У Сенькова в этом номере два рассказа, и в 13-м один. Мы за него ухватились, и он, видимо, не против - печататься хотя бы в таком виде. Наверное, он их потом будет печатать еще где-то. Но у нас - приоритет. Сделаю отступление - все-таки мы в своей работе по верхушкам скачем. Я не могу долго одного автора печатать. Только разве что Шишкана, но это, скорее, по дружбе, по блату… А вот за Малетину мы ухватились, напечатали - все. Больше меня не тянет у нее что-то брать. Залесскую напечатал - все, не хочу больше. Получается - имя схватили, первыми успели это сделать - а дальше пускай они сами где хотят печатаются.
СН: То есть для вас важен приоритет:
ВН: Да. Считайте, что дар Малетиной как литератора - мы открыли.
СН (читает): "Владимир Мартов"… Это ты:
ВН: Это он. Кстати, Володя, мне очень понравилась твоя подборка цитат из Библии для очерка о Троцком. Чуть не расплакался когда читал.
ВМ: Да? Хорошо. Меня Дойчер натолкнул.
ВН: Мартов из Троцкого Иисуса Христа делает… Сережа, вот я смотрю, как ты перелистываешь мартовскую работу…
СН: Да нет, я…
ВН: Я понимаю… Но я знаю, что есть хотя бы один человек из полусотни, который ничего может не читать в этом номере, а вот это может почитает. И этого вполне достаточно, чтобы печатать.
Знаешь, как еще отбор идет? А он идет, у нас ведь целая папка битком набита неиспользованным материалом… В чем тут дело… Вот я о Валере Самусенке говорил. Ты его знаешь. Вот эти его рисунки - нет в них ничего особенного, тем более, что он повторяет Кандинского, пусть и неосознанно. Но почему я все же поместил в журнал его рисунки? Просто мне хочется, чтобы Валера остался у меня в журнале. Он просто человек интересный, феноменальный. И мне этого достаточно. И так часто бывает при отборе.
СН: А Шишкан, он что, детективы пишет?
ВМ: Да нет, у него больше психологических рассказов, еще больше философских.
НВ: О Шишкане - разговор особый… А я еще хочу в том роде, что и о Самусенке, сказать о другом человеке, Володе Козлове. Стихи он пишет, за редким исключением, слабые. А парень - уникальный. Под два метра ростом и - добрый очень - муху не обидит.
И вот так - кого я могу назвать идиотом - печатаю, что бы он ни написал. Хоть две строчки. Чтобы он у меня остался, ну, не в душе, а здесь, в журнале, а это - частичка моей души. И потом я беру журнал, смотрю - он здесь, рядом, со мной.
СН (читает хронику №14)
ВМ: Тоже ведь никто не написал о КВН. А ведь наша команда выиграла!
СН: "Приступил к реализации своих планов Медведев…"
НВ: Вот о Медведеве очень хочется написать. Это - обалденная тема!
СН: У нас будет материал о Медведеве. Один парень собрался писать.
ВМ: У нас же есть интервью с ним, Гоша готовил.
СН: Что это все - Гоша да Гоша?
ВН: Это вот этот парень (показывает фото на обложке №6)
СН: А-а… я знаю его…
НВ: Что такое Гоша… Гоша не пишет ничего, разве что пару редакционных статей написал. Но он очень полезен редакции, так как очень он коммуникабельный товарищ и обладает дипломатическим чутьем. Если надо с кем-то поговорить, договориться - я его сую. Он и новый материал ищет. Вот через этих ребят, через Гошу, через Володю и читает журнал практически весь институт - они же студенты. И профессура читает, и партком, и ректор… То есть очень полезные ребята…
Что получается… Все идет самотеком. Но этот самотек расширяется, и мне это нравится. Не сужается. И, значит, перспектива есть. Никаких особых усилий мы не прикладываем. Где-то у нас на обложке написано, что "издается где придется и когда придется". Но, по большому счету, надо стремиться все-таки хотя бы четыре номера в год делать.
СН: Перестройка как-то подействовала на вас?
ВН: Перестройка? Конечно. Как на Бондарева (смеется). Да, сейчас возможности открываются. И дело заставляет задуматься: сможем ли мы показать себя деловыми людьми: Вот вы своим "Курьером" это показали. А мы пока сидим на берегу. Но собираемся.
СН: В каком направлении?
ВН: Тираж…
СН: Тираж увеличить: Как?
НВ: Как? Вот так же, по-идиотски, самотеком. Однажды дождемся, что придет некий товарищ и скажет: "Знаете, друзья, вы ерундой занимаетесь. Давайте-ка я буду это размножать и продавать. Деньги пополам. И пусть бы он продавал и деньги делал себе. Вот ты бы купил этот номер рубля за три?
СН: Купил бы, конечно…
НВ: Ну вот… И таких бы нашлось человек сто. Он бы себя окупал. Мы бы даже гонорары выплачивали. Чисто символически (смеется). Но это - игра продолжается. А больше нам и не надо. Если он будет издаваться в Витебске постоянно - это же история города!
НС: Понимаешь, это один из пунктов нашей курьеровской программы - сплотить культурные силы вот эти…
НВ: И мне это очень нравится. Но это же мне очень не нравится. Что такой конкурент появился (смеется). Хотя, какая тут может быть конкуренция! "Курьер" победил одним только фактом своего появления.
СН: Ну, победа эта еще под вопросом.
МВ: А нам освободиться можно от многого. В свое время такая идея была. Ведь у газеты и журнала - функции разные. Газета - это хроника, то, что быстро и оперативно…
НВ: Как это было в 18-19 веках - газета, а при ней - журнал.
ВМ: Правильно.
НВ: Все это так, но ведь вы скажете (я тут немного пофантазирую, можно?) вы скажете: "Ребята, вот вам полиграфическая база, вы продолжайте свое дело, под крышей "Курьера", но - измените название!
СН: Нет, что ты! Ни в коем случае! В названии же весь сок! Это чудесное название!
НВ: Да… И вы знаете, что я заметил - вы сходите на любой фильм - там обязательно услышите это слово. Обратите внимание, с каким подтекстом. А контекст у слова "идиот" широчайший. Можно им и обозвать, обругать, а можно похвалить и даже комплимент этим выразить, скрытое, так сказать, одобрение. Я серьезно говорю, про частое его употребление. Я на этом деле немного повернут и поэтому прислушиваюсь - практически в каждом фильме это слово звучит. Как в свое время, совсем недавно, практически в любом советском фильме, звучали песни Пугачевой.
СН: Ты часто ходишь в кино?
НВ: Да.
СН: У вас есть рубрика о кинематографе?
НВ: Она называется "Выходя из кинозала".
ВМ: Называлась…
НВ: Да, в прошлом осталась. Понимаешь, с этой перестройкой все обрубается. Ведь зачем о кино писать, если появился такой альманах "Мнения", где практически без цензуры идут рецензии на все мало-мальски значительные фильмы. То есть нам эту тему обрубили. Дальше - политика. Мы ей не занимаемся. Но занялись бы, если бы никто не занимался. А сейчас же весь самиздат буквально забит политикой. Что же нам остается? Печатать стихи, прозу молодых авторов. Самых молодых, которые еще не доросли до высокой печати.
Есть много журналов для молодежи, а вот журналов, которые бы делали сами молодые - мало. Разве что "Парус", "Родник"…
ВМ: "Парус" я бы отнес к журналам для тинейджеров.
СН: Да, 14-15 лет.
НВ: Есть там несколько страниц, в "Парусе", они называются, кажется "Газетой" - видно, что ее делают сами молодые - лепят там такие ляпсусы милые, очень любопытно читать и приятно.
ВМ: В "Собеседнике" на последних страницах тоже что-то такое появляется в последнее время.
ВН: В этом смысле - да, "Идиот" - это то, что печатается на последних страницах. Но у нас так не получается. Бывают у нас иногда такие псевдосерьезные вещи, когда человек напрягался что-нибудь серьезное создать, а у него это получается смешно. Мы это публикуем и кто-то смеется, кто-то плачет. Интересный получается эффект Вот кассета закончилась (получил разрешение и кассету поменял). Может, перейдем к вопросам?
СН: Вы пресс-конференции при выпуске очередного номера проводите?
НВ: Я тебе скажу насчет конференций. Я тут катил бочки на партком, а зря. Федоренко нам сказал, чтобы мы вылазили из подполья, чтобы о нас не говорили… понимаешь, ему позвонили из райкома: "Что это у вас там за журнал подпольный, куда вы смотрите?" Он меня вызывает: "Почему я не знаю, что это такое? Дурная слава у вас… Выходите из подполья, чтоб мне таких звонков не было. А то в райкоме думают, что я тут антисоветский журнал у себя при парткоме держу…" Мы повесили объявление и организовали в кафе общежития №5 конференцию, а за неделю до этого сделали выставку-антологию журнала в новом корпусе института. Так мы вышли на поверхность.
СН: Это тогда у тебя украли №4?
НВ: Это позже, когда у нас выставка была в ДКиТ. Два номера у нас тогда пропало. Но мы не в обиде. Так народ мало-мальски познакомился с журналом.
А потом, и это было для нас несколько неожиданно (видимо, это перестройка влияет…)
СН: Это ты с каким годом связываешь перестройку?
НВ: Перестройку? В Витебске - с 1995 годом.
СН: Слушай, давай я так запишу: "Перестройку видишь в 1995 году".
НВ: Да нет. Вот - перестройка (показывает "Курьер").
СН: Понимаешь, надо нам сохранить стиль журнала. Мои вопросы и твои ответы. Вот например, такой вопрос: "Повлияла ли перестройка на журнал?" И с каким годом вы связываете перестройку?" Вот такой вопрос.
НВ: Я закончу. Я понял, что сознание людей меняется, когда во время телепередачи о "Витебском листопаде", помнишь, Дима Григорьев, ведущий, заявляет на всю область, что Новиков не только сочиняет песни, но и издает такой журнал "Идиот". Это прозвучало в эфире - я тогда понял, что жить, видимо, можно, если о журнале можно говорить в телепередаче. Что что-то уже есть…
СН: "Пере-" уже есть, да? Эта передача была в прошлом году? А сколько тогда вышло номеров?
НВ: Тринадцать, кажется.
СН: Видишь, какое счастливое число.
НВ: Да, надо было сделать этот номер. А мы праздновали юбилей на десятом номере. Вот мы на задней обложке этого номера поместили фотографии всех десяти номеров. И выставка наша первая состоялась, когда у нас было выпущено десять номеров. Да! Недавно мне сказали, что на телезаводе распространяют ксерокопии журнала. Причем без нашего ведома! То есть мы им не давали никакого разрешения.
ВМ: Мы, в общем-то, не против, пускай размножают, но мало ли что они там могут допечатывать…
СН: Давай теперь о круге близких тебе людей.
ВН: Ну вот редакция - три человека.
СН: Ну, давай их назовем, так сказать, поименно.
НВ: Ага, и адреса жительства, и место работы?
СН: (смеется)
НВ: У нас их где-то сорок авторов.
СН: Это за все время издания. А основные?
НВ: Шишкан у нас из номера в номер переходит, Сашей его зовут. Литусев, тоже Саша, много у нас печатается. Он закончил наш мединститут, сейчас в Гомеле работает. Есть такая у нас гордость - Растаев Дмитрий.
СН: Как мы его будем давать - как Растаева или все-таки как Бусько?
ВМ: Что, Растаев - это не настоящая его фамилия?
НВ: Пиши, как Растаев, конечно. Так. Залесская.
СН: Я тут и не знаю… может, ее писать как Духовникову теперь?
НВ: Она говорила, что в паспорте будет записано "Духовникова-Залесская".
СН: Нет, в паспорте у нее теперь "Духовникова". А я ей говорил, что очень хорошо ей старую фамилию сохранить как псевдоним. И ей на руку это.
НВ: Я бы и сам поменял свою фамилию на Черкасова. В общем-то это моя первая фамилия, по матери. У меня до 12 лет была ее фамилия. То есть, когда мои родители решили пожениться, мне было 12 лет. А до этого они не расписывались. И я у них гулял на свадьбе.
СН: Ты сам откуда?
НВ: Из Куйбышева. Сейчас это Самара. Давай список закончим. Вот этот человек - Артур Исаченков.
СН (смотрит на фото): Это что, он всегда такой?
НВ: Нет, весной он стрижется. Записал?
ВМ: Я бы дал еще Онохина, Алееву. Кстати, у Онохина, во втором номере, есть хорошие стихи (дает их почитать С. Никанорову).
СН (читает):
Кто из нас - интеллигент?
Безусловно, Славка Н.
Сей бунтарь и диссидент
Украшает УДН.
ВМ: Так его оценивали товарищи.
СН: Да? А что такое "УДН"?
НВ: Университет Дружбы Народов. Я сейчас вспоминаю институт, где нам не мешали заниматься самообразованием.
СН: Это очень важно.
НВ: Нас просто пускали в плаванье. Никто нас там не пас, не было какой-либо обязаловки; кто хотел заниматься - получил четыре языка, т.е. диплом переводчика на 4 языка. Не хочешь - ничего не получай. Диплом синий и иди - ищи работу. Занимался кто чем хотел. Я занялся "Идиотом".
СН (смеется)
НВ: Поэтому меня и ошарашили эти вызовы в партком - ведь в УДН такого ничего не было, то есть обстановка была вполне либеральной.
СН: Ну, так это Витебск! Что ты можешь сказать о Витебске? Ты же уже четыре года здесь?
НВ: Ты знаешь, когда я приехал сюда - я буквально балдел от этого города. Я понял, что это мое место для жизни, это просто счастье - жить в таком городе. Я был восхищен.
СН: А теперь?
НВ: Подожди. Начались потом все эти штучки с парткомами и другими комами, и мое положение стало довольно шатким. После трех лет работы в институте у меня появилась реальная возможность вылететь из института. Это я пережил благополучно. На ученом Совете из восьмидесяти человек против того, чтобы я работал на кафедре, проголосовало всего шесть человек, и я увидел, что ректор и секретарь парткома еще не все значат, и что в этом институте можно работать. Хотя в аспирантуру мне ход закрыли. Ну ладно. Сейчас ко мне никаких претензий с точки зрения профессиональной нет. Из города я не собираюсь уезжать.
СН: Ну вот, о городе.
НВ: Да, я скажу. Значит, был период шаткий. Меня еще там предупредили, что у меня будут неприятности на работе - вот я их испытал, прошел через это и теперь, как говорится, можно жить. Почему мне нравится этот город? Знаешь, есть такое понятие - психологический комфорт. В Москве я терялся. Когда ты знаешь, что здесь, рядом, живут и творят Михалков Никита, Евтушенко, Ахмадулина и т.д. - руки опускаются. А здесь я почувствовал себя личностью. Что я - это я, что я отличаюсь от других тем-то и тем-то, и я представляю какую-то ценность в этом городе. Вот такое ощущение, как хочешь это называй: честолюбием, эгоизмом, но оно дает силы творить. И еще. Приятель один, Володя Филипенко, приезжает из Таллина (у него там родители), рассказывает: "Слушай, я приезжаю в Витебск, и ошалеваю", А в чем дело? А я, говорит, понял, чем отличается Витебск от более крупных городов. Чем же? "А вот ты заметь - ты идешь по городу, и все тебе смотрят в глаза. И ты идешь по улице, и ищешь глазами знакомых своих". То есть ты этот город ощущаешь целиком, ты всех знаешь из круга своих интересов. Например, ты занимаешься кино и ты будешь всех знать в этом городе, кто тоже этим занимается - тебя обстоятельства заставляют всех их знать. Это то, благодаря чему я и чувствую себя здесь комфортабельно психологически.
СН: Что тебя не удовлетворяет в культурной жизни города?
НВ: То есть вопрос из серии: что бы ты сделал, если бы был директором?
СН: Ну, пусть так.
НВ: Я бы вот эту транзитную дорогу по улице Фрунзе закрыл, а сделал бы обводную трассу за чертой города, чтобы в центре города не громыхали эти МАЗы и КАМАЗы.
(запись со второй кассеты)
НВ: Мы эту запись используем. Давно собирались сделать что-то вроде интервью главного редактора "Идиота", в котором бы осветили всю историю журнала. Поэтому эта наша с тобой беседа - готовый материал. И мы с тобой еще поконкурируем, кто лучше напишет!
СН (смеется): Пожалуйста, я не боюсь конкуренции.
НВ: Конечно, что тебе бояться - у вас тираж - 8000 экземпляров!
ВМ: Раскупаетесь?
СН: Прошлый номер привезли из типографии в обед, в субботу. Практически продавались полдня в субботу, а в воскресенье у нас половина киосков не работает. И в понедельник к концу дня распродали все. Дело в том, что с этим номером трудности возникли. Мы хотели 6000 экз. здесь продать, в городе, а 2000 - по области. А нам поделили по 4000.
ВМ: В Шумилино пойдет?
СН: Нет. На Полоцк, в Оршу. И я сомневаюсь, что вот этот номер мы продадим весь.
НВ: Сережа, послушай, зачем вам все это нужно? Ведь опять создается такая ситуация - вы энтузиасты. То есть как получали 160 рублей зарплаты, так это и продолжается?
СН: Да, пока так - одни расходы.
ВН: Так почему у нас все так получается?
СН: Ну, со временем…
НВ: А ведь должно быть как? Выпустили этот номер, у вас его раскупили, вы положили себе в карман по 1000 рублей…
СН: Наверное, так когда-нибудь и будет…
НВ: Это ваша должна быть собственность.
СН: Понимаешь, если говорить о финансовой стороне - трудное у нас финансовое положение. Вот эта цена номера - 30 коп. - она вынужденная. Если будет меньше - мы вылетим в трубу. И людей нет, которые пишут. Все они держатся за "Витебский рабочий", за районки, где они знают, что квартиру могут получить, зарплату. А здесь - в любой момент закроют и - безработный. Получается так. За 4000 экз. выручка 1200 руб. Около 700 рублей идет на типографские расходы. В ГДК - 15% (он у нас спонсор). Остатки - нам. Но в редакции ничего нет, а надо покупать и фотоаппаратуру, и диктофоны, и зарплату надо получать, в месяц прибыль должна быть 1,5 тысячи. Редактору - 400 руб. У Базана - очень много работы, особенно сейчас.
НВ: Да, у вас сейчас работа на износ.
СН: Вот эти новости - это же масса работы. С 14-ти часов приходим из "Знамени строителя" - в "Курьер". На телефон. Обзваниваем, пишем, машинистки пошли уже в набор печатать. Все на ходу. Где-то рублей по сто выходит зарплата. Хотим выплачивать гонорары. За хорошие, серьезные материалы. Вот хотя бы Лобанову, что переводы делает по Агате Кристи. Кстати, ты не хочешь этим заняться? Какие-нибудь коротенькие рассказы переводить: Мне кажется, у тебя бы получилось.
НВ: Так у меня еще в университете мечта была стать литературным переводчиком. Мне тогда сказали доверительно, что в этом деле у нас - мафия, и мне не пробиться.
СН: Но у нас то проще!
НВ: Надо попробовать. Тем более, что у меня остались переводы и Моэма, и Стейнбека, рассказы, которые, насколько мне известно, нигде не публиковались на русском языке. Я вот о чем хочу поговорить. У нас на кафедре есть такой человек - Василий Иванович Брус (он у нас печатался в восьмом номере). Так вот, хочет он у вас работать. В "Курьере". Это очень серьезный человек, кандидат филологических наук, пишет стихи, прозу, на профессиональном уровне. У него есть масса идей, умеет общаться с людьми. Что ему наш "Идиот"? Он тут нам дал несколько стихов, просто так. А вообще он пишет в стол. Если вы его возьмете, он у вас начнет. И у вас будет приоритет на его имя. Ведь ему сейчас около сорока и ему уже пора выходить на поверхность.
СН: Ну давай я его запишу.
НВ: Да. Запиши еще нашу редколлегию: Игорь Гольдман и Володя Мартов. Энтузиасты. Я не знаю, чем они руководствуются, помогая мне, но без них бы и не вышло ничего. Они мне много материала находят.
СН: Здесь, по Витебску?
НВ: Не только. И из Ленинграда, например. Вот Арешкович Дмитрий, Волга Герман… Волге Герману было 17 лет - он умер. Но у нас его стихи есть. Мы их опубликовали, все, что он написал. Конечно, это не Башлачев, но история показательна. И для 17 лет стихи достаточно интересны.
ВМ: Сенькова запиши.
НВ: Так вот, по поводу Бруса. У него есть очень хорошие идеи, которым дать воплотиться на страницах "Курьера" - это бы очень украсило вашу газету. Я сейчас не могу, конечно, эти идеи раскрывать, без него…
СН: Ну, это понятно. А у нас на сегодняшний день идея одна - завоевать читателя, чтобы нас не закрыли. Чтобы потом, если нас захотят закрыть…
НВ: Да, у вас сейчас - период дипломатии.
СН: Приходится плавать между… Почему мы начали выходить именно в июне? Во-первых, разрешения долго не было. Это же решал обком. Бюро обсуждало этот вопрос три месяца. Они там утвердили какую-то редколлегию. Главных "культуристов" города туда включили. Симановича… Получается так - в июле у нас три номера - нас не успеют закрыть. Мы постараемся держать рамки. Потом - польский фестиваль. Под фестивальной маркой никто нас не закроет - тут же будет общественность! Это уже два месяца. А потом уже можно будет и копать начинать. Ну ладно. Об этом самом Брусе. Нам нужен редактор - слог вычитывать, править стиль…
ВН: Это идеальный человек для этого дела!
СН: Я скажу Базану.
ВН: Вот его фотография. Это очень широко образованный человек. В Москве много прожил, работал на Кубе переводчиком… Он печатался уже немного, когда молодым был, где-то в иркутской многотиражке. Для знакомства он может показать свои стихи. Но как-то, в Москве, один поэт ему сказал: "Вася, если хочешь быть поэтом, не печатайся вообще". Он и не печатается сейчас. А тут он видит, что появилось такое издание, более-менее свободное, а у него стол завален…
СН: Это прекрасно. Я ведь не только пришел у тебя интервью взять. Пришел связи наладить…
Так, что я еще хотел?
НВ: Наверное, ты хотел взять у нас какой-нибудь материал… Но, видимо, это все вместе не поместится…
СН: Не знаю…
ВМ: Какой объем?
НВ: Просто в следующий раз ты возьмешь все номера и сам выберешь.
СН: Слушай, Славик, может быть, мы какие-то четверостишия тиснем, фитюльки? Я изложу это все, что это такое, и как это, и откуда. Это одно…
ВМ: Может, Залесскую дать?
СН: Залесскую не надо.
ВМ: Есть у нее здесь обалденное стихотворение, как раз не в ее стиле, в седьмом номере.
СН: Что за стихотворение?
ВМ: "Время движется к весне".
СН: У нее все время движется…
ВМ: А я тащусь… Можно Шишкана дать.
НВ: Да, про макаку, которая за решеткой сидит.
ВМ: Можно из тринадцатого номера хронику культурной жизни. Лопатина можно…
СН: Слушайте, можно сказать, что это, в некотором роде - авангард? Или это все-таки - идиотизм?
НВ: Наверное, что-то среднее.
СН: Среднее между авангардом, руководящей ролью и идиотизмом? Понимаешь, я тебе просто задаю вопрос такой. Я хочу, чтобы ответ был в газете. Я задаю вопрос: "Ну как вы считаете - что у вас за направление?" И ты можешь ответить так -
ВН: Как?
СН (смеется): "Это где-то между авангардом, многоточие, руководящей ролью, многоточие, и идиотизмом".
НВ: Хорошо.
СН: Согласен?
НВ: Да.
СН: Тебя не выгонят из института?
НВ: Нет. Но, понимаешь, Сережа, дадим мы тебе вот так, два-три стишка - но ведь это получится огрызок из журнала… и ничего не даст…
СН: Может, я напишу, что в одном из ближайших номеров мы сделаем подборку, целую полосу.
НВ: Да! Короткий рассказ, три-четыре стихотворения, редакционную статейку, дали бы фотографию одного из номеров…
СН: Обязательно. Фотографию я сейчас сниму.
НВ: Прекрасно. А меня снимешь?
СН: А галстук у тебя есть?
НВ (смеется)
СН: Понимаешь, хочется сохранить во всем этом материале стиль журнала, интонации передать. Я сделаю это название: "Взрослые игры идиота".
НВ: Ты из нас идиотов хочешь сделать?
СН: Нет, я хочу показать, что это - продукт своего времени.
ВН: Да. Мне приятно, что это началось не в 1985-85 годах, а в 1983-м.
СН: Это очень важно. И еще, что это не какой-нибудь политический, а именно литературный.
НВ: Да. Мы и не собирались решать все эти национальные проблемы, перепечатывать Зенона Позняка, цитировать "Свободу". У нас - литература, культура, и мы будем так держать.
СН: Да. Слушай, ты приехал сюда, в Белоруссию. А почему не на белорусской мове журнал?
НВ: А мы отдали дань белорусской мове. Мы напечатали один рассказ, написанный на белорусском языке, причем хороший рассказ, Леры Сом.
ВМ: Это одиннадцатый номер.
НВ: На прекрасном белорусском языке, мне очень понравился…
СН: А это чьи рисунки? (смотрит №13)
НВ: Это Андрюши Дмитрова, из технологического института. Он капитан команды КВН, такой светленький паренек…
СН: Да, я понял, о ком ты говоришь. В общем, я так и сделаю. Я постараюсь сохранить этот иронично-серьезный тон…
НВ: Ради бога. Для нас важно, чтобы в Витебске о нас узнали. А под каким соусом это будет подано, нам все равно. Мы не будем писать опровержений.
СН: Но вы можете у себя по этому поводу написать.
НВ: Мы вот эту магнитофонную запись просто отпечатаем - и все.
СН: Что ты хочешь пожелать своим читателям?
НВ: Своим читателям?
ВМ: Пожелать, чтобы меньше идиотизма было в нашей жизни…
НВ: Я по профессии - тугодум, мне бы недельку подумать…
СН: Ну, первое, что на ум приходит?
НВ: Давай придумаем, что бы я ответил.
СН: Ну, я не знаю…
НВ: Я ведь не хохмач, не юморист…
СН: Да я не требую от тебя юмора!
НВ: По большому счету я бы пожелал всем нам быть посвободнее.
СН: Раскрепощеннее?
НВ: Да. И не бояться, что тебя назовут идиотом. Поменьше оглядываться.
СН: Я в свое время, когда Ольга принесла мне один из номеров "Идиота", хотел что-нибудь дать вам свое. Но как-то не получилось. Ушел в официальную журналистику.
НВ: Ты перепрыгнул. А мы хотим проплыть от родника до моря.
(на этом, собственно, разговор закончился: мы перешли на фотографирование для газеты)