Ольга Залесская - нечастый гость на наших страницах. Тем не менее она не нуждается в представлении - ее известность как автора и исполнителя своих песен выходит за пределы г. Витебска и Белоруссии.
ПОЛЕТ К НЕБЕСНОЙ КУВШИНКЕ
Ты мое мгновенное - вечное,
Млечная кувшинка небес.
Вечер опускается гречневый.
Лунный перламутровый срез
Катится на бледное платье
Тронутой морозом земли.
Ты мне открываешь объятья
Дальней золотой высоты.
Трясогузкой полночь на форточке...
Капельницей сделав свечу,
Я лечу свой домик от горечи,
А потом встаю и лечу.
Я к тебе лечу и не думаю.
Думать - не мое ремесло.
Я же лишь пылинка латунная,
У которой, впрочем, крыло...
Маленькое, льдяное, тонкое,
Сильное. Больное. Мое.
Километры режу и комкаю
Мутный облаков водоем.
Только долечу ли до краешка,
Где зеркальной аркой - мечты,
Парковый бассейн - донце в камешках
И мое запретное Ты?!...
Всё чудится, все чудятся.
И я сама не есть.
Я не большая умница,
А маленькая месть.
Нелестные овации
Летящих к югу птиц -
Лишь только провокация
Больных моих страниц.
Все ветренно, все призрачно,
И лебединый пух -
Лишь прах цветов корзиночных
В чуланчиках старух,
Которые готовятся
И к смерти, и к Суду.
Лишь я, как беспризорница
В грядущее иду
Без багажа, без радости
В молчанье и труде,
Не думая о старости,
О смерти, о Суде.
Не проклиная небо и
Не плача о земле...
Все чудится, все небыли -
Ложь о добре и зле.
Завистливые вороны
Косятся и молчат.
Я навсегда оторвана
От мысли про внучат.
Мне их, с двумя макушками -
Пушистых и смешных-
Не баловать ватрушками,
Не засыпать меж них.
Мое призванье - плаванье,
А цель - на мель не сесть.
Я зря боюсь. Нет гавани.
И я сама не есть...
БОЛЬНОМУ ДОМУ
Когда вокруг лишь боль
И белый шорох в окнах,
И мятые слова, горчащие во рту,
Бумажками летят снежинки,
И намокнув
От взгляда моего,
Печалятся в саду.
Малиновый сироп
И чай, конечно, с мятой.
Я виновата в том,
Что в доме только боль.
И, в общем-то, во всем
Я в жизни виновата:
И в том, что утром снег жует с лопатки соль,
Да дворники смелы в предчувствии капелей
(На обуви круги от смелости такой),
Что в доме уж сто лет не пили и не ели,
А я вдруг режу хлеб, и льется чай рекой.
Преступен этот пир в простуженой квартире,
Где укоризна в снах, и взгляды глубоки.
Я виновата в том, что дырочки, как в сыре
В снегу. Ведь это - боль, ведь это - каблуки!
Я виновата в том, что все вокруг ненастны,
И что бессмертен лишь бессмертник под стеклом.
...А снег опять идет безвинный и напрасный.
И дом мой, как птенец с простреленным крылом.
Инертный и святой.
Ждет вывиха и слома.
Куда ему любовь? Куда ему полет!
Я виновата в том, что не могу без дома,
И в том, что он, увы, когда-нибудь умрет.
Одни проповедуют дьявола,
А ты представляешь бога.
Закрученная в параболу,
Зависла моя тревога.
Трехногою табуреткою,
Пропорцией неустоя,
Машинописной кареткою
Тревожу твои покои.
Нет, я на постой не рвусь к тебе,
И сил своих не жалею.
Завяли, как в песне, лютики,
Взошли в декабре аллеи.
Мне больно, мне страшно, господи,
Мне пусто. Невыносимо.
Все в этом далеком городе
Идет, почему-то, мимо.
Я, будто тобою связана
Не смею владеть Вселенной.
Боюсь стать в преддверии праздника
Стареющей Мельпоменой.
И рвусь, и мечусь, и праздную.
И верую. И ликую.
...Прости меня, несуразную,
Что так тебя берегу я.
...Ты будешь, конечно, радостен.
И будешь беспечно честен
В моей изощренной праздности,
В своей утонченной лести.
И так проживем мы, вроде бы
И рядом, а, вроде, порознь.
Вернуть бы четыре годика.
Перпендикулярами в плоскость
Ввинтились бы. И все заново -
Заигранною пластинкой.
В стакан валерьянка б капала,
И были б в цене картинки,
В которых неловки копии.
И было бы все, как надо:
Смешные метелки укропа и
Полуночная серенада.
ИЛЛЮЗИОН
Мой диван выпускает шасси.
В прошлом ужин на шесть персон.
На меня ты не обижайся.
У меня по программе - сон.
У меня по программе - праздник
Отпущения всех грехов.
Уже заманивают и дразнят
Тени брошенных женихов.
И у каждого в пальцах - осень,
А в осанке - печаль дождя
Позади остаются гости,
На ковровой дорожке - я
Во вчера уж иду по трапу.
Все расплывчатей краски дня.
Наступаю судьбе на лапу.
Лишь она и простит меня
За безумное недоверье.
За извечный вулкана стон.
И свиваются звуки в перья,
И взлетает мой иллюзион.
И несет благовест кадильный
Гул, как взбаломошный неуют.
То напрасно поет будильник
Над горою невымытых блюд.
Молекулярный звон, неслышимый доселе,
Вдруг проявляться стал, как фотопозитив.
Проведена лишь ночь в остуженной постели,
А кажется, вся жизнь - занудливый мотив.
На самом деле все - мелодика органа,
Поющего во мне в преддверии весны.
Я дергаюсь под звук ночного барабана.
А он лишь - боже мой - созвездия и сны.
Пергамент золотой, расстеленный по дому,
Читает мягкий хруст бессмысленных шагов.
И я рифмую вслух ночную аксиому:
Мы не умеем жить без сказок и богов.
Мы не умеем петь без ласки и уюта.
Мы не умеем ждать. И потому щедры
На страстную любовь, на ожиданье чуда,
На царские, но жаль, бездарные дары.
В постройке крепостей мы, нет, не преуспели.
И счастье нам, и смерть - незащищенный нерв.
А музыка летит, и окна запотели.
И улицы полны взлетающих Минерв.
Я знаю, это все - последний зимний шепот.
Я помню это все. Так ветви льются в синь.
Так все мои слова в пушистых вербах тонут
И катится Луной из сумки апельсин.
27.1.92