Тот день проходил как обычно, в суете редакционной текучки. Я, как главный редактор, варил чай для гостей, менял пластинки на проигрывателе, снимал своего малолетнего сына со шкафа, на который он постоянно забирался, и звонил Василию Ивановичу Брусу, который в очередной раз обещал мне написать рецензию на очередной номер нашего журнала. И тут-то и произошло то, что произошло: Василий Иванович сказал по телефону, что как литератор он умер, что есть у него дела поважнее, и чтобы больше мы к нему со своими идиотскими просьбами не приставали, а он вышлет нам по почте свое завещание, да и дело с концом. Я, как стоял у телефона, так и подкосились мои колени, а тут и завещание пришло, и делать что-либо было уже поздно. И подумалось мне, что это мы виноваты в его смерти и еще многое другое, а все, что связано с его похоронами и завещанием, мы подробно сообщаем почитателям его таланта на следующих страницах.
В. Н.
Вячеслав Новиков - странный человек, безответно влюбленный в книгопечатание, ждет от меня критической статейки в очередной номер своего журнала.
Я прошу у него прощения - пришло время проститься, моя судьба поворачивается так, что я откладываю в сторону свое стило. И, вероятно, надолго.
Я еще покурю с Ольгой Залесской, но уже не закончу начатого для нее стихотворения "Июль":
Вот, сестрица, моя рука -
Непроглядная в мире полночь.
Коромысло раскинул Рак,
Обоюду звездами полный…
Я еще выпью водочки на кухне у Игоря Высоцкого, вглядываясь в нестерпимо масляную гладь бахчисарайского омута, озаренного нисходящим арбузом; я еще наслушаюсь Гены Катеринина о мучительном удовольствии делать роман.
Но я перестану быть коллегой Оли, Игоря и Гены: теперь я только один из их друзей.
Я завещаю им жить, учиться и бороться.
Прошу В.Ю.Новикова по возможности опубликовать мое последнее, навсегда незаконченное, произведение, "Судьбу Барабанщика".