Васька открыл глаза и ничего не увидел. Сознание к нему вернулось вместе с чувством удушья и болью в области позвоночника. Первыми его мыслями были мысли о жизни потусторонней, вторыми - о потребности организма в кислороде. В конце концов, он привел в движение свои члены, и вялые покрывала, укутывающие его с ног до головы расползлись в стороны. Яркий солнечный свет заставил зажмуриться.
Выкарабкавшись из скользких ветхих тканей, Васька встал на ноги. Неясные воспоминания о каком-то пережитом кошмаре наслаивались на впечатления от созерцаемого пейзажа. Он стоял совершенно голый над мусорной канавой, на краю ровной грунтовой площадки, прямо напротив некоего экзотического сооружения. Это сооружение являло собой нечто наподобие огромной беседки из подручных материалов. "Пролетарии всех стран - совокупляйтесь, гениталии всех стран - соединяйтесь!" прочитал Васька внушительный транспарант, венчавший эту беседку, очевидно, несший в себе какой-то смысл. Отыскав банку белой краски и кисть, Васька, первым делом, забрался наверх и аккуратно исправил две ошибки в слове "гениталии"...
Всё остальное вокруг казалось нетронутым и первозданным. Площадку и беседку окружал лес довольно непривычного для Васькиного взора вида. Он что-то не припоминал, где и когда ему доводилось бывать в тропическом лесу. Единственное, что ему оставалось предположить, так это то, что он находится на одном из полигонов Учреждения; и это его предположение было близко к истине. Однако ему и в голову не могло придти, что этот полигон и само Учреждение разделяет теперь не один десяток тысяч километров, и что этот полигон - и есть та самая "дачка" Генерального, о которой мало-помалу начинал судачить народ.
Движимый любопытством и резко вдруг обострившимся чувством голода, Васька направился к беседке и нашел там следы недавней трапезы. Судя по количеству опорожненных бутылок и прочим мелочам, можно было предположить, что трапезничало человек шесть-семь, не больше. Васька подобрал со стола нечто и попробовал на вкус - к его немалому удивлению оказалось, что здесь лакомились "сердцем фауры" - "нежнейшей плотью нежнейшего существа, тающей у Вас на языке и вызывающей фантастические вкусовые галлюцинации". По этикеткам пустых бутылок можно было сделать вывод, что компания предпочитала крепкие и дорогие напитки, такие как "Тархун", "Пепси", "Фанта"...; а как следствие - компания, вероятней всего, была мужская.
Обследовав всю беседку и её окрестности и не найдя ничего существенного для утоления своего голода, Васька двинулся вглубь леса по обнаруженной им тропинке. По мере своей ходьбы он всё более явственно слышал прибой, а вскоре оказался на пустынном берегу, и - сколько хватало глаз - кругом была одна вода. Поразмыслив, он двинулся вдоль берега, предоставляя волнам то и дело лобызать свои ноги.
К исходу дня он убедился, что ходит кругами, и сделал из этого правомерный вывод, что местом его теперешнего обитания является остров. Успокаивало лишь то, что несколько раз он натыкался на следы присутствия человека на этом острове, следовательно, рано или поздно он выяснит, где он, и что с ним. Находившись по берегу, он решил, что встречи с людьми следует искать в том месте, где он пришел в себя. Плюнув на запад и вслух попрощавшись с заходящим солнцем, он направился вглубь острова. Однако он не обнаружил той тропинки, по которой спустился к берегу и вскоре, утомленный схваткой с лианами и буреломом, улегся в изнеможении на некую подстилку у основания шаровидного куста, буквально утонул в ней и заснул.
Проснулся он, когда солнце уже плавилось высоко в зените. Неосознанное блаженство наполняло всё его существо. В первый миг по пробуждении Васькой чуть было не распорядился инстинктивный импульс - скорее собираться и бежать на работу, чтобы, не дай Бог, не опоздать. Но потом он вспомнил, что с ним произошло нечто потрясающее, из ряда вон выходящее, в результате чего ему ни на какую работу спешить не надо, но можно спокойно поваляться на лесной перине, понежиться в приглушенных кронами дерев лучах тропического солнца, понаслаждаться этим удивительным ощущением слияния собственного нагого естества с естеством природы... От вчерашнего безнадежного Васькиного отчаянья не осталось и следа. Чувство голода отошло куда-то на задний план и лишь мысль, что вскоре оно обострится с новой силой, заставило Ваську, наконец, встать, дабы двинуться на поиски людей, либо пропитания. Прежде чем шагнуть в заросли, он осмотрел место своего ночлега, и нашел, что едва ли можно было бы придумать для себя более удобное лежбище. Оно являло собой настоящую мохнатенькую перину, бесформенным кольцом опоясывающую то, что Васька принял за большой шаровидный куст. Теперь же он обратил внимание на то, что это никакой не куст, но странное растение, скорее походившее на невероятных размеров кактус, сплошь покрытый, вместо колючек, необычной листвой. Васька обошел его со всех сторон и подивился безграничности природной фантазии, а потом заметил с противоположной стороны от места своего ночлега свежую вырубку, которая, некоторое время спустя, и привела его прямо к исходной поляне с беседкой.
Обследовав эту поляну во второй раз, Васька не обнаружил ничего нового и, потеряв всякую надежду на какую-либо приятную неожиданность, пнул в досаде груду лохмотьев своего бывшего облачения. Почувствовав, что в ней что-то есть, пнул во второй раз... Когда же он извлек из этой груды футляр, в котором находилась скрипка, да еще останки своих штанов, в его памяти что-то шевельнулось, будто кто-то дернул за два конца верёвочки, посреди которой был узелок, охватывающий шейный Васькин позвонок. Узелок!.. Сердце заныло от безысходности. Что же, всё-таки, произошло? Случилась неимоверная утрата, но чего?!..
Васька прежде никогда не держал в руках скрипку. Когда-то в детстве он просил у своих родителей, чтобы те купили ему именно этот музыкальный инструмент. Увы, старики пренебрегли сыновьим порывом, сочтя его за каприз. Но то был не каприз, а страсть, неизбывная Васькина мечта, пронесенная им через всю жизнь. Само небо позаботилось о том, чтобы эта Васькина мечта не осталась лишь мечтой, но вложило вожделенный инструмент в его дрожащие от волнения руки... Музыка... О! Что за музыка родилась в тот миг, когда Васька впервые коснулся смычком струн!.. В его исполнении прозвучал скрипичный концерт-реквием Василия Погорелова "Ужель и ты такая же, как все?" Василий вложил в него всю свою душу, и это её струны звучали безутешным плачем над океанским островком. Зачарованная мелодией природа скорбно притихла вокруг, небо своей бездонной голубизной медленно покачивалось над головой... А когда вступил оркестр, оно угрожающе накренилось, и черные стремительные тучи пронеслись по нему с запада на восток, словно фашистские оккупанты в начале второй мировой по мирной ниве созидательного труда... И тем драматичней прозвучал заключительный аккорд, который при иных обстоятельствах непременно был бы увенчан бурным взрывом нескончаемых аплодисментов и оваций.
Васька аккуратно положил скрипку и смычок в футляр, закрыл его и принялся приспосабливать останки своих штанов на свои бедра. Получилось, в целом, неплохо. Заканчивая работу над своей набедренной повязкой, он отщипнул от пояска налипший на ткань кусочек кокона, в котором прибыл на остров, и попробовал съедобно ли? Оказалось, что вполне. И даже более того! Анализируя гамму вкусовых ощущений, Васька пришел к выводу, что блюдо "сердце фауры" и то, что он только что попробовал - суть одно и то же! Просто последнее имело неэстетичный внешний вид и не подвергалось должной кулинарной обработке, тем не менее для употребления в пищу оно было пригодно вполне. Отыскав в беседке вилку и нож, Васька с аппетитом съел изрядный ломоть своего кокона. И тут его осенило: он понял, что по части желудка на этом острове у него не будет никаких проблем! Почему? Потому что шарообразный куст или невероятных размеров кактус - как хотите, так и называйте - это и есть фаура! Фаура, в тогдашнем Васькином понимании, - это, вероятней всего, свинья либо ещё какое-нибудь мясное животное растительного происхождения. Фаура - это целая гора жрачки! Даже если каждый день от неё отрезать по десять таких ломтей, как он только что съел, этой горы хватит на целый год, а то и больше! А ведь она ещё и растет!
Гонимый мыслью отведать свежатинки, Васька захватил с собой столовые приборы и пустился по знакомой вырубке к месту своего недавнего ночлега.