Когда уже все знали, что в Витебск приезжает Юрий Шевчук с тем, чтобы дать концерт, я тоже это знал, но внешне никак это не проявлял. Меня, конечно, радовала перспектива воодушевления таким событием культурной жизни города, тем более что я навсегда запомнил праздник, который Виктор Цой сотворил в моей душе своим приездом в Витебск в 1989 г. Сообразуясь с парадоксальными капризами этой самой души, я боялся испугать ее заблаговременными восторгами и вел выжидательную политику. Уловка моя принесла первую удачу где-то за неделю до приезда Шевчука, когда позвонил мне Костя Грамотный (музыкант) и сказал, что он с Игорем Высоцким (поэтом и писателем витебским) задумали они пригласить Юру <Шевчука> после концерта ко мне в гости. Я конечно, вида не подал, что я рад, но тем не менее принял это к сведению и спросил, как мне теперь себя вести. Костя Грамотный сказал, что я не должен волноваться и переживать и могу жить как обычно и ждать последующих событий.
Между тем оказывается, что Костя и Игорь сочинили письмо, адресованное Шевчуку, в котором Шевчук уведомлялся в полном к нему почтении и что он будет ждаться после своего концерта на квартире гл. редактора журнала "Идиот" В.Новикова (т.е. меня). Да что я буду пересказывать это письмо, когда проще преподнести его в оригинале, т.к. я его самолично набирал и распечатывал на компьютере (это я вызвался сам сделать, так как человек я добрый и хотелось мне друзьям сделать приятное, а еще чтобы придать письму читабельный вид, а то Шевчук мог бы и не разобраться в почерке Игоря Высоцкого и тогда все могло принять совершенно неожиданный оборот) и оно записано у меня на дискете. Вот это письмо:
Вот такое письмо.
То есть меня как бы подключили ненавязчиво к предстоящему празднику, а я вида своего тем не менее не теряю, и даже билета до сих пор на концерт не приобретаю. (В скобках замечу, что более всех выдержку в вопросе приобретения билета на концерт показал Игорь Высоцкий, который не приобретал билета вплоть до вечера 31 мая, т.е. до дня самого концерта, маскируя такое поведение тем, что у него нет денег).
Среда витебской интеллигенции в эти дни сладостных предчувствий время от времени будоражилась телефонными звонками, и равнодушными голосами дети декабря спрашивали друг друга: "Ты купил билет на Шевчука?". Я лично задавал такой вопрос Андрею Дмитрову. Правда, я не мог спросить Андрея в лоб: "Купил ли ты...", так как Андрей Дмитров - художник, и он создавал обложку к 30-му номеру "Идиота", я его спрашивал в определенной степени манерно: "Ты уже нарисовал билет на Шевчука?" Жукам (это есть такая компания в среде витебской интеллигенции) я подобным образом вопрос вообще не задавал, так как они только так и ходят на концерты: достают один билет в качестве образца и рисуют с него сколько им надо билетов. Собственно, от них и пошла эта традиция - рисовать билеты. Должен при этом доложить, что Дмитрову Андрею не нравилась идея рисования билетов, которую практикуют Жуки, т.к. он числит себя цивилизованным представителем новых экономических отношений и в этом смысле не одобряет поведения тех членов нашего общества, которые норовят бесплатно посетить шоу и тем самым подрывают саму идею новых экономических отношений. Володя Мартов покупал билет Гоше Гольдману, так как Гоша живет в Шумилино и в Витебск приезжает не часто. Сам я недавно устроился на работу в фирму "Витебск-Сервис" (нефтепродукты) и получил первую зарплату - 300000 руб. Купил билет, никак не афишируя это событие. Просто поехал на велосипеде (это было в воскресенье) на площадь Свободы, где стоит билетный киоск, и предложил билетерше сделку: я ей даю 25000 руб. а она мне - билет на концерт ДДТ. Она, к удивлению моему, согласилась, и даже спросила, не имею ли я возражений, если она даст мне билет в сектор номер семь, и показала на плане амфитеатра, где будет мое место. Я был настолько ошеломлен ее доброжелательностью, что не сразу сообразил, что она от меня хочет. В конце концов она дала мне какую-то бумажку, якобы билет, хотя на билет эта бумажка мало была похожа.
Итак, в тайне от всех я приобрел билет и жизнь моя с того момента поменяла свой смысл. Внешне никак не отличаясь от других жителей нашего города, на самом деле я чувствовал себя как бы шпионом во вражеском стане, Штирлицем: я общался с людьми, даже некоторым из них улыбался и делал вид, что я такой же, как все, что я тоже все силы отдаю за Великую Германию, в то время как на самом деле я ждал скорой победы Красной Армии и всем своим интеллектом приближал ее торжество.
(Уж если задача моя как летописца состоит в том, чтобы как можно более подробно изложить все моменты, связанные с данным событием, а именно, с концертом Шевчука, то я должен непременно вернуться к тому письму, которое сочинили Костя Грамотный и Игорь Высоцкий, так как я вспомнил одну существенную деталь, связанную с изготовлением этого письма. Дело в том, что сейчас пошла мода на экономию бумаги, т.е. берется использованный лист с напечатанным на одной его стороне каким-либо текстом, который по совершенно различным причинам потерял свою актуальность на данный момент, этот текст перечеркивается крест накрест, чтобы обозначить его ненужность, и на другой, свободной его стороне, печатается новый текст - таким образом лист бумаги используется дважды. Я позаимствовал такой способ делопроизводства у Василия Ивановича Бруса, известного витебского интеллигента и, надо сказать, давно его практикую. Так вот, Игорь Высоцкий, которому я предложил перепечатать письмо на принтере, решил следовать этой моде (экономии бумаги) до конца и дал мне специально для напечатания письма один из бракованных листов оригинал-макета своего второго тома "Эмпиреев". Как сейчас помню, это был лист с текстом из его повести "Сердце Фауры".)
Мы в своем кругу обсуждали возможные варианты передачи нашего послания Шевчуку и, конечно, без всякой связи с реальным положением дел на фронтах. Я, как единственно здравомыслящий человек в этой компании, предложил вручить письмо накануне концерта в гостинице, или после концерта, тоже в гостинице, надо было только выяснить, в какой именно гостинице Шевчук остановится. Этот вопрос (о гостинице) я предложил взять на себя и никто не возражал. Таким образом оказалось, что накануне концерта, буквально за час до его начала мы не знали, в какую гостиницу надо идти искать Шевчука.
В день концерта, 31 мая, ровно в 15.00 мы (я имею в виду себя, Костю и Игоря) встретились у проходной КБ "Дисплей", что возле телезавода, чтобы перевозить на велосипедах какие-то столы. Строго говоря, был еще среди нас Шурик Штудер (писатель витебский), но он как бы играет второстепенную роль и будет в моем рассказе только на заднем плане мельтешить. Все ребята были хорошие и только я представлял из себя злого, брюзжащего субъекта, т.к. весь день мой вплоть до самой с ними встречи представлял из себя длинную цепь удручающих событий: накануне у меня прохудилось колесо моего велосипеда, и мне пришлось в этот день испытать весь комплекс переживаний, связанных с ненавязчивыми услугами общественного транспорта, с самого утра у меня начались запарки на работе, которые мучали меня до обеда, а когда подошло время обедать, (тут надо отметить, что обедаем мы бесплатно, за счет фирмы, что само по себе очень приятно), оказалось, что я могу не успеть к КБ "Дисплей" и пришлось лишать себя радости бесплатного обеда, бросать свою работу и ехать через весь город, ругаясь матом. Так как маршрут мой проходил через улицу Чкалова, я решил, что пусть столы горят синим пламенем, а я все-таки должен забежать домой и пообедать, иначе я не доживу до концерта Шевчука. Как только пищевод мой, напряженный до предела цейтнотом, ощутил первый кусок хлеба, кто-то решил, что он должен непременно позвонить мне и дружелюбно поинтересоваться, как идет моя жизнь а заодно прочитать недавно написанную им повесть. Я отвечал на этот и последующие звонки крайне неуравновешанно и потерял таким образом как минимум двух своих друзей.
В общем, к 15:00 я подбежал к назначенному месту сбора злым и раздраженным. Высоцкому сказал, что меня, видимо, уволят завтра с работы и это будет на его совести.
(В довершение всего благодаря Косте Грамотному состоялось знакомство с Красным Носом. т.е. с Валерием Петровичем, которое усугубило печальное состояние моего духа).
То, как мы на велосипедах перевозили столы к Игорю на квартиру, описывать не стану, так как это и так будет отражено в городских газетах. Вероятно, при этом витебская пресса не обратит должного внимания на необычайную угрюмость и раздражительность гл. редактора журнала "Идиот", и я вынужден посему еще раз отметить это в своем повествовании. И Игорь Высоцкий, и Костя Грамотный обратили внимание на мое повышенное эмоциональное состояние, а Штудер, который у нас на заднем плане, тоже обратил внимание.
Например, когда ребята, как представители витебской интеллигенции, временно участвующие в перевозке столов, обсуждали момент появления Шевчука у меня на квартире, то они, естественно, поинтересовались, как я поведу себя в такой конкретной ситуации. Я, как здравомыслящий человек, слегка отягощенный бытовыми неурядицами, отвечал, что если Шевчук придет позже 12-ти, то я буду вынужден указать ему на несвоевременность его прихода в столь позднее время и настоятельно порекомендую ему впредь в отношениях со мной руководствоваться правилами, общепринятыми в приличном обществе.
Вероятнее всего, я просто переживал за предстоящее выступление Шевчука.
Когда свершилось затаскивание столов непосредственно в квартиру Высоцкого, тот на правах хозяина тут же занялся их сборкой, а мы, как водится, начали отмечать это дело. Костя Грамотный и Штудер выпили по рюмке какого-то радостного напитка, а я приловчился угощать себя чаем. И до того напился (три больших чашки свежего, крепкого, мною лично заваренного чая), что вышел в благодушное состояние и начал в нем пребывать. (Хотя формально еще брюзжал и досадовал).
Одновременно с этим мы испытывали приближение времени "Ш" и как бы радовались этому. Погода весь день стояла самая благоприятная. Лишь ближе к вечеру, когда мы передислоцировались от Высоцкого ко мне, замечена была грозовая туча на краю неба, что вызвало во мне легкое помешательство, хотя, собравшись с разумом, я постановил, что даже если пойдет дождь, он ничего хуже Чечни сотворить не сможет. В шесть часов вечера мы выдвинулись на автобусную остановку, чтобы ехать к амфитеатру.
Я порекомендовал себе взять на концерт своего сына Андрея, так как был уверен, что в его три с половиной года у него вряд ли что отложится в памяти, а Шевчуку будет приятно.
Та грозовая туча, которая вызвала во мне приступ легкого помешательства, прошла мимо города, и установился замечательный летний теплый вечер, каких раньше было много, а в связи с перестройкой стало гораздо меньше. Выйдя из автобуса около Синего дома, мы немного по инерции прошли в направлении площади Свободы, по пути встречая каких-то Костиных знакомых (тоже музыкантов), и о чем-то с ними Костя говорил. На перекрестке у светофора мы остановились коренным образом и стали обсуждать сложившееся положение не ругаясь матом.
Для начала мы решили пройти к служебным зданиям амфитеатра и посмотреть, не стоит ли там автобус Шевчука. Если там стоит автобус, тогда да, а если нет там автобуса, тогда пойдем искать Шевчука по гостиницам.
Надо заметить, что в окрестностях амфитеатра, несмотря на неурочный еще час, уже чувствовался приторный запах угасания культуры, который сопутствует любому скоплению людей на культурном мероприятии. Публика праздно гуляла туда-сюда, никак не выражая своего воодушевления предстоящим событием. Все делали вид, что именно их этот концерт Шевчука никак не касается, и в какое-то мгновение я увидел сотни Штирлицев, гулявших вот так же по Унтер-ден-Линден.
Было приятно осознавать себя среди всей этой публики единственными лицами, обремененными тяжестью непосильной подчас ноши представителей витебской интеллигенции, выдвинутых историей встретиться с одним из мэтров отечественной рок-культуры и пригласить его... и т.д.
У амфитеатра никаких автобусов не было и мы направились в гостиницу "Витебск", чтобы как-то оправдаться перед своими внуками, что мы в нашей жизни сделали все, что могли. У гостиницы мы не увидели автобуса и я объявил, что Шевчук явно здесь не живет. И милиции никакой не было нигде поблизости. Обрадованные этими обстоятельствами, В. и Гр. послали меня в гостиницу, чтобы я абсолютно удостоверился в факте отсутствия Шевчука, а на всякий случай, если я вдруг его повстречаю, они дали мне пакет со всеми нашими сувенирами и письмом, чтобы я вручил это дело ему. Почему послали именно меня, они объяснили так: оказывается, я некоторое время довольно часто бывал в этой гостинице (по служебным обязанностям) и более-менее знаком с ее внутренней системой. А может быть, меня и не посылали, а я сам вызвался пойти. Этот мой показной героизм часто портил мне жизнь, но сейчас я ничем не рисковал, будучи уверенным, что Шевчука здесь нет, и максимум, на что я мог рассчитывать, так это на недружелюбное ко мне отношение со стороны администрации.
Я смело, даже с определенным отчаянием пошел в гостиницу. Хорошо, что я взял с собой Андрея: создавалось впечатление, что я не террорист, у которого в пакете спрятано взрывное устройство, а просто человек с ребенком идет, и всё. Когда меня никто не остановил на входе, я точно определил, что Шевчука здесь нет и уже с облегчением шел к лифту. Надо сказать, что в гостинице "Витебск" два лифта: один останавливается только на четных этажах, а другой - только на нечетных. Мне надо было подняться на шестой этаж - там некоторое время фирма, в которой я работал, снимала помещение под свой офис, и дежурная по этажу, возможно, меня помнила и могла к моему появлению отнестись не формально, а с терпимостью. И вот я с Андреем подхожу к "четному" лифту, и что же? Он не работает! Что думал в подобных случаях Штирлиц? Правильно! "Это провал" - думал Штирлиц. Я же, в отличие от Штирлица, показал себя на удивление находчивым и решительным человеком: не смущаясь, я прошел к лифту "нечетному" и нажал на кнопку вызова. Двери тут же распахнулись, и я с сыном на глазах у изумленных служителей гостиницы зашел в кабину.
Оторвавшись таким образом от возможного преследования, я поднялся на седьмой этаж, а с седьмого этажа по лестнице спустился вниз, еще более запутывая след.
Шестой этаж обрадовал меня своей тишиной и спокойствием. Наверняка Шевчука здесь нет,- подумал я. Иначе бы я столкнулся с толпой журналистов, телохранителей и звукоинженеров, которые, по мои, понятиям, должны сопровождать славу певца, путаясь у нее под ногами. Я подошел к дежурной по этажу, сидевшей в холле за своим дежурным столом с дежурным телефоном.
- Скажите пожалуйста, у вас Шевчук не остановился?
- Кто?
- Шевчук.
Дежурная выдвинула ящик, достала дежурную книгу и посмотрела в нее.
- Нет, Шевчука нет. Есть Савченко, недавно поселился, а Шевчука нет.
- Спасибо. А скажите, - я решил пойти ва-банк. - А вообще в гостинице нет Шевчука?
- Это я не знаю. У меня на этаже такого нет. Савченко есть, а Шевчука нет. Спросите внизу, у администратора.
Я облегченно поблагодарил дежурную, развернулся и пошел, на ходу говоря Андрею слова, какие детям говорят, когда знают, что их слушают окружающие. Галиматью всякую говорят, а дети вырастают детьми в результате этого.
Внизу я встал у окошка администраторши в надежде на то, что она меня не заметит, однако та отложила все свои дела и попросила меня объяснить, с чего это я стою тут у ее окошка. Пришлось мне задавать тот же вопрос, который я задавал на шестом этаже, о Шевчуке.
Администраторша тут же достала книгу с записью проживающих и, посмотрев в нее, объявила, что у нее Шевчук не значится. Она порекомендовала мне сходить в гостиницу "Эридан" и узнать там.
Стараясь сохранить свое человеческое достоинство я вышел из гостиницы. На улице меня поджидали Костя и Игорь. Я с ходу объявил о результатах своей разведки и мы немедля отправились к "Эридану".
Перед гостиницей "Эридан" стоял микроавтобус с явно ленинградским номером. Я напрягся и ринулся в двери гостиницы. Надо сказать, что и в этой гостинице у меня были какие-то отношения с администрацией, причем отношения эти были основаны на удивительной обходительности и приветливости обслуживающего персонала, шокирующе непривычных для нас. Вот и сейчас симпатичная женщина поднялась из-за стойки мне навстречу, улыбнулась и спросила, чем она может быть полезной.
Пытаясь хоть как-то соответствовать ее прекрасным манерам, я сделал беззаботное лицо и поинтересовался наличием интересующего меня человека.
- Да, Шевчук остановился у нас, но сейчас его нет, он уже поехал на концерт.
Оказывается, пока мы бегали туда-сюда, время шло, и, судя по часам, до начала концерта оставалось всего минут сорок. Мы бросились вниз по улице Ленина к амфитеатру. Андрей нас практически не тормозил, чем вызвал у меня к нему уважение.
В окрестностях амфитеатра толпы Штирлицев и их радисток, якобы пришедших на праздник случайно, принюхивались к аромату разложения культуры, который к этому часу сгустился до киселя.
Мы с Костей почувствовали, что Высоцкий с его выдержкой может остаться без билета, а мы - без Высоцкого. Надо было что-то предпринимать. Костя вытащил с заднего плана мельтешащего там Шурика Штудера и потребовал у него деньги. Шурик повел себя бесподобно.
Он запросто достал, сколько было у него денег и отдал их Косте. Я тоже хотел внести свою лепту в благое дело, но лепту предлагал Косте так ненавязчиво, что Костя ее, к моей радости, не заметил.
Купив билет Высоцкому, мы тут же вошли в поток людской, а он пронес нас через все положенные пункты проверки и выбросил в зрительный зал амфитеатра, около сцены.
Настал момент истины: "Или мы твари ничтожные, или право имеем" (Ф. М. Достоевский "Преступление и наказание", М. "Просвещение", 1981 г., стр 144). Методом мозгового штурма обсудили свое положение в пространстве и решили подойти к одному из охранников и узнать у него, сколько стоит встретиться с Шевчуком.
Как нарочно один из охранников, стоявший возле сцены, самый здоровый и в темных очках, явно присматривался к нам с целью заподозрить неладное. И если бы мы сейчас пошли не к нему, а в любую другую сторону, он однозначно бы расценил это движение как намерение скрыться и повел бы стрельбу на поражение.
- Вот к этому и подойдем. - отчаянно выразился Высоцкий и мы стали приближаться к темным очкам. Охранник был в несколько раз выше нас, а ширина его грудной клетки была равна нашей с Костей двум, вместе взятым, поэтому мы не боялись, что он испугается нашего приближения и ему потом будет от этого перед нами неловко.
Напротив, оказалось, что охранник только и ждал нашего подхода и с готовностью снял темные очки, чтобы лучше слышать голоса трех симпатичных молодых людей.
- Мы как бы являемся представителями витебской интеллигенции, - начал Высоцкий. - Хотим встретиться с Шевчуком и передать ему сувенирные образцы своего творчества, а также выразить низкий поклон.
Охранник был, видимо, кем-то предупрежден о наших намерениях и, ни секунды не раздумывая, предложил следовать за ним.
Тут, признаться, я сильно перепугался (за Костю и за Андрея не могу ручаться) и некоторое время находился в прострации, а Игорь взял у меня из рук пакет с нашими сувенирами и пошел за охранником.
- Мы тебя здесь подождем, Игорек, - успел только я сказать ему в спину. - Ну а что мы всей толпой пойдем, правильно?
Костя удрученно кивнул головой. Мы даже толком не попрощались. Игорь уходил за линию фронта, и мы уже не надеялись его снова увидеть.
Между тем публики в амфитеатре становилось с каждой минутой все больше и больше. Причем, пройдя пункт проверки билетов, все Штирлицы и радистки Кэт оказывались на самом деле полковниками Исаевыми и Катями и могли, впервые после многолетнего подполья вздохнуть свободно на родной земле и порадоваться вместе со всеми долгожданной победе.
Нас с Костей попросили не стоять возле сцены и мы поднялись немного по проходу вверх. Тут я увидел Артура Исаченкова с Леной, его женой, и наша встреча так обрадовала меня, что я на некоторое время позабыл о Высоцком, Косте Грамотном и своем сыне Андрее. Дело в том, что Артур - художник, и он ездит в Германию и Голландию на свои персональные выставки, но это не главное, это все говна собачьего не стоит. Главное то, что Артур - художник спокойной гениальности, в его картинах... к черту его картины! Интересно устройство его мозгов и его уникальная способность выражать мысли и понятия несообразно собеседнику...
Вообще, жизнь таких людей как Артур Исаченков, как я, представляет собой такую огромную ценность, что просто иногда начинаешь внимательно смотреть налево и направо, прежде чем переходить дорогу. Короче, мне нравится его жена, Лена. Нет, наверное так: нравится Артур, тем, что у него такая жена. А жена у него такая, что тут любой художник будет ездить в Голландию на выставки своих работ.
Получалось, что все лучшие люди были здесь, за исключением тех, кто не смог присутствовать на концерте, так как был в этот вечер приглашен Давидом Симановичем (ведущим витебским поэтом), на презентацию своего нового сборника стихов.
Долго ли мы радовались с Артуром нашей встрече, не могу доподлинно сказать, но минут семь точно.
И вот появился Игорь Высоцкий... Я был так поражен его лицом, что тут же позабыл про Костю Грамотного, сына Андрея, Исаченкова Артура и Лену, его жену. Я видел перед собой абсолютно счастливого человека! Блаженная улыбка, безумные глаза и радостная походка говорили о полном избавлении от мучившего его всю жизнь церебрального паралича, о чудесном восстановлении второй его ноги, которую он потерял еще в детстве, попав под трамвай, о только что полученном известии о присуждении ему Нобелевской премии в области литературы и о том, что его жена Таня родила сегодня семерых близняшек - трех девочек и четырех мальчиков.
Он подбежал к нам неловко, еще не совсем привыкнув к своей второй ноге, и объявил:
- Шевчук такой хороший! Он подарил мне свою кассету!
И стал рассказывать, как он встречался с Шевчуком.
Видимо, именно тогда я понял, что надо писать рассказ о том, как у нас в городе был Шевчук, потому что я прервал восторженную речь Высоцкого и порекомендовал ему прекратить истерику радости, собраться с мыслями и после концерта в спокойной обстановке доложить о результатах визита к Шевчуку.
Тут нас окончательно попросили занять свои места и я с Андреем пошел наверх, а Костя и Игорь куда-то в сторону.
Поднявшись в седьмой сектор, я обнаружил, что место мое не занято, и это меня огорчило, так как я был с ребенком и посмотрел бы я на того человека, который не освободил бы занятое им нагло мое место, за которое я заплатил 25000 рублей национального банка республики Беларусь, что подтверждалось настоящим, не нарисованным, билетом!
Только я присел, как меня кто-то окликает. Смотрю - рядом со мной сидит Сережа Кочетов (журналист витебский), мой старый знакомый и почитатель издаваемого мной журнала. Мы поприветствовали друг друга и я начал заговаривать его своими редакционными проблемами, а он старательно в них вникал, пытаясь догадаться, каким образом он может мне помочь. Он очень хороший парень, этот Сережа Кочетов.
Вдруг я почувствовал (до меня дошло), что концерт уже начинается, правда, я не мог сразу понять, от чего у меня такое ощущение возникло. На сцене еще никого не было, только аппаратура в режиме ожидания стояла, а концерт начался! Оказывается, в публику незаметно запустили звук, который стал гулять по амфитеатру, наводя ужас радости на лица тех, кто почувствовал, что концерт начался. В этот звук, феноменально низкий, пульсирующий, примешивались шумы отходящих и приходящих поездов, а голоса собравшихся зрителей дополняли ощущение вокзального перрона и всего того, что сулит человеку дорога. Никто не мог точно сказать, когда появился этот звук (разве что только звукооператор), каждый в свое мгновение осознал его присутствие и подключился к нему. Неуловимо звук усиливался и усиливался, некий машинист разогревал двигатель своего локомотива, а в наших зомбированных ушах уже сидел сигнал о том, что вот-вот...
Какое замечательное начало придумали устроители концерта! Так ненавязчиво подключать публику к предстоящему действию!
Эта фантастическая прелюдия длилась очень долго, все время набирая мощность, разжигая во мне предчувствие небывалого праздника.
Начало концерта было объявлено на 20.00, в 20.40 я взглянул на часы и осознал, что я совершенно не возмущен такой задержкой дыхания.
На проходе я видел В. Базана, редактора "ВК", Денис Сулима несколько раз туда-сюда пробегал по полю моего зрения (значит, Жуки здесь!), а вот Мартов с Гошей ищут свои места на три ряда ниже меня. Я закричал: "Гоша! Гоша!" Они услышали меня, подошли, порадовались, "что все мы здесь сегодня собрались". У Гоши были для меня новости, но я себе запретил его слушать: "Потом, после концерта..." Я уже тихо сходил с ума и не хотел, чтобы этому помешали какие-то новости.
Внутренний мой восторг наверняка проявлялся и внешне, и я даже начал беспокоиться, как бы такое начало и не было самым замечательным впечатлением этого вечера, а то как выйдет Шевчук, запоет и все испортит. Я этого стал бояться.
И тут выбегает один музыкант к барабанам, да как начал забойно ритм выдавать, а к нему в усиление и еще один ударник подбежал, да потом бас-гитарист низкими пошел в разнос мощно, и все вместе ритмом своим в сердце мое начали бить, так я понял точно, что праздник удался. У меня всё поднялось в груди и я уже как будто был готов радоваться всему наперед, но надо было побеспокоиться за Андрея - как его детская психика воспримет этакий праздник? А Андрей, посмотрев по сторонам, убедился в том, что никто вокруг него никак не страдает от влияния резонансных колебаний звуковых волн на внутренние органы, и стал, как я понял, о чем-то думать.
Так сваи железобетонные забивают в глинозем. Так пласты антрацита отваливают в забое злые от своего черного счастья шахтеры.
Когда же все музыканты заактивизировали свои инструменты и пошел на нас настоящий девятый вал, вопль долгожданного восторга исторгся из глоток фанатов - то выбежал на сцену Шевчук. Я уже к тому времени смирился, что праздник удался, но все же в глубине души переживал, как бы Шевчук не испортил его своим пением.
И вот Шевчук выбегает, в белых штанах и черной майке, отрывает микрофон от стойки и начинает петь, а мы... мы его не слышим! Он в него кричит, дует, а мы и это не слышим! Шевчук тут развел руками и улыбнулся нам вот мол, и здесь нашлись сапожники... Я, конечно, не видел его улыбки, далеко до Шевчука, не разглядеть, но я почувствовал, что он улыбается. А ведь было досадно - у нас всё так, всегда так, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь, вашу мать! Тут и ритм слегка сбился, и потише музыканты заиграли, все было на грани фола, но выбежал паренек, поменял микрофон, вручил его Шевчуку и... я упал на пол и забился в страшных судорогах и закорчился от сладкой боли, радости и сбывшихся надежд - это запел Юра "Пластуна".
МНЕ СТРАНА ВОРКОВАЛА О СЫНОВЬЕЙ ЛЮБВИ...
Конечно, это я фигурально выразился насчет падания на пол и судорог, но силу ощущений моих именно таким оборотом передавать нужно.
На самом деле я как бы онемел, и ни разу даже не прихлопнул и не притопнул, чем поначалу обескураживал своего соседа Сережу Кочетова, и мне было вроде бы как-то неловко, что ему неловко от такого моего поведения. Потом я понял, что я свободный человек и перестал стесняться, и вообще не хотел я хлопать и свистеть и кричать и не хотел хотеть, чтобы другие, кто хотел хлопать, свистеть, кричать, визжать, хрюкать, мычать, лаять и блеять, чтобы они прекратили это самое.
В РАЙКОМОВСКОМ РАЕ ПОПИВАЯ ЧАЕК
ВСЕ ХОРОШО, ВСЕ - НОРМАЛЕК!
Я только сидел и слушал. И думал. Слушал и думал. Смотрел и переживал. Радовался за себя и за Шевчука, и за всех людей, которые не побоялись купить билеты задаром и теперь так же радуются, несмотря на новые экономические отношения.
Когда он пел:
В ЭТОЙ ЖИЗНИ ТОГО, ЧТО ХОТЕЛОСЬ БЫ НАМ...
амфитеатр кричал в радостном порыве: "НЕТ!"
А Шевчук: МЫ ВЕРИМ, ЧТО В СИЛАХ ЕГО ИЗМЕНИТЬ?
а мы: "ДА!"
А Шевчук:
НО, РЕВОЛЮЦИЯ, ТЫ НАУЧИЛА НАС...
А когда он пел:
ЭТО ВСЕ, ЧТО ОСТАНЕТСЯ ПОСЛЕ МЕНЯ.
ЭТО ВСЕ, ЧТО ВОЗЬМУ Я С СОБОЙ...
я стоял и плакал.
А СЕРДЦЕ МОЕ, А СЕРДЦЕ МОЕ...
А сердце мое было переполнено любовью.
А потом Шевчук взял молоток и стал бить им в подвешанный обод колеса, как при пожаре бьют в рельсу, и ребята его подключились в этот ритм и Шевчук запел "Переферию". Пели ее так: пели-пели, потом в середине песни Шевчук начал представлять своих товарищей (этот концертный ритуал с представлением музыкантов у меня обычно всегда вызывал скуку, а здесь было интересно) (кстати, оказалось, что один из саксофонистов был гражданином Соединенных Штатов Америки, приехал в гости к Шевчуку, а тот пригласил его поиграть на витебской сцене, чтобы как-то повеселиться; а еще в концерте принимал участие гитарист группы "Кино", вот), и они, музыканты его, выдавали соляры на своих инструментах, а потом Шевчук вроде бы вообще исчез, и ребята, воспользовавшись его отсутствием, минут двадцать были предоставлены сами себе, а я заволновался, что Шевчук уже отпел и поехал ко мне в гости, а мы тут еще сидим, и тут Шевчук снова появился, уже переодетый (в черные штаны и белую рубашку) и давай продолжать песню "Периферия", а мы уже и забыли, что они поют "Переферию"! Это хорошо у них получилось.
А в одной из песен ("Виновата одна весна"?) когда американский саксофонист начал свой проигрыш, Шевчук оставил микрофон, взял двоих товарищей (оторвал их от инструментов) и они пошли на задний план, обнялись по дружески и начали там горланить пьяные песни типа "Шумел камыш...", как это бывает летними субботними ночами под моими окнами. Эти три горлопана вообще "положили на всё..." и на старания американского саксофониста звучать красиво тоже.
"КОГДА СЛОВО "МУЗЫКА" - ЭТО..."
Все у них было по-человечески.
Это я просто рассказываю, как было. А что я думал и чувствовал при этом - как рассказать? Помню, очень хотелось поехать за Шевчуком, чтобы быть на всех его концертах и чтобы праздник этот был всегда со мной. Очень хотелось счастья...
В "Курьере" писали о том, что новые песни, которые Шевчук привез из Чечни, произведут сенсацию. Это оказалось просто предположением. Здесь я даже покурить осмелился (а у меня была пачка Марлборо - это Виталий Сеньков (писатель витебский) в очередной раз бросал курить, а он когда бросает курить, он покупает пачку дорогих сигарет и идет ко мне: мы выкуриваем по парочке, Виталик уходит, а пачку оставляет мне). Так я выкурил хорошую сигаретку, пока Шевчук пел о мертвом городе под снегом. Дым я старался выдыхать рассредоточенно, чтобы не омрачать вид сзади сидящим зрителям.
Когда Шевчук пел
А ТВОИ, ТВОИ ГЛАЗИЩА!
ТВОЕ ИМЯ НА ЗАБОРЕ...
он на полусогнутых ходил по сцене и безобразничал, но не выкаблучиваясь, а просто от радости и смущения, что не может выглядеть попсово.
Когда передо мной вставали, я, чтобы лучше видеть, тоже вставал. Приходилось брать на руки Андрея, который к этому времени уже спал.
Не могу больше писать о самом концерте, чувства переполняют меня и становится неловко от того, что я вам рассказываю, это как о своей любимой рассказывать, какая она хорошая.
А может, у меня просто пошли провалы в памяти, так как к середине концерта я уже сильно опьянел (фигурально выражаясь) и с трудом что-либо соображал.
Служба безопасности надежно отрабатывала свои деньги, вежливо и убедительно давая понять отдельным представителям зрителей, что у них отсутствует какая-либо надежда на неуважительное к себе отношение.
К сцене можно было подойти только с цветами.
Иногда я поглядывал вниз, в партер: там отдельная группа поклонников ДДТ размахивала российским флагом и создавала видимость ажиотажа.
В самом конце концерта охранники разрешили фанам приблизиться к сцене и фаны моментально этим воспользовались и образовали у ног Шевчука толпу, предоставив телевизионщикам возможность снять кадры, показывающие любвеобильность витебской публики к артисту.
Может быть, служба безопасности специально для телевидения позволила толпе приблизиться к сцене.
Концерт должен был когда-то закончиться, и он закончился. Шевчук встал на колени, благодаря публику за свой талант.
Публика начала освобождать свои места и выливаться в проходы. Подошли Мартов с Гошей. Гоша сразу ударил меня двумя новостями: во-первых, он сказал, что большая часть "Идиотов" и все "Эмпиреи" Высоцкого в Москве продались (Гоша недавно из Москвы приехал), и он деньги привез за них, и с такими словами он деньги выдал наличными по 50000 российских рублей нам с Высоцким; а во-вторых, он встречался с Михайловым, и тот заявил, что "Идиот" попал в пятерку претендентов на Малую Букеровскую премию и что надо быть готовым ко всему.
Выйдя из амфитеатра, мы попали в броуновское движение, в котором соединялись и разъединялись в разнообразные молекулы, пока, наконец, не определили, что состав нашего вещества нас устраивает вполне и мы можем двигаться по направлению к квартире гл. редактора (т.е. ко мне). Жуки отправились на вокзал за пивом и обещали подойти. Остальным нам надо было спешить, так как Шевчук мог приехать раньше нас и могло неудобно получиться. Гоша проводил нас до церкви (напротив библиотеки им. Ленина), и ему пришлось с нами прощаться, так как завтра рано утром ему ехать в Литву за женой и разбиться там. А мы дальше шли по ул. Ленина, а потом по Московскому проспекту.
Нам было очень хорошо. Мы были добрыми и счастливыми и не было страха в эту ночь на улицах, а была радость.
Лишь когда мы вошли в подъезд моего дома, я снова забился дрожью от страха, так как вспомнил, что Валерий Петрович обещал зайти после концерта, чтобы напиться и нести ахинею. Но Валерия Петровича дома не оказалось и я почувствовал себя легко и непринужденно. Всего нас было человек десять и мы стали ждать Шевчука. Пили пиво, а Высоцкий рассказывал, как он встречался с Шевчуком.
- Идем мы с охранником по коридорам, а он у меня спрашивает: "Что это у тебя в пакете?" Я ему пакет показываю. Мы дальше идем. Причем я шел как бы впереди охранника и делал вид, что я не впервые за кулисами амфитеатра нахожусь в качестве представителя. Это было достаточно рискованно, так как два раза надо было выбирать - поворачивать налево или направо по коридору. И я оба раза угадал в поворотах. Так мы подошли к одной двери, а на ней написано: "Шевчук Ю." Охранник постучал в дверь, открывает ее и пускает меня вперед - иди, мол, а я не пойду туда.
Захожу я в эту комнату и прямо перед собой вижу Шевчука, как свет в конце тоннеля, а ведь в комнате сидело много людей, а я видел только его, ага. Я к нему приближаюсь и руку протягиваю, как бы поздороваться хочу и говорю при этом: "Представляю витебскую интеллигенцию и от ее имени вручаю книгу свою, сам написал, и все остальное, там в пакете". Как я это сказал, про интеллигенцию, Шевчук вскочил, стал руку мне жать (он очень хороший!), а потом начал метаться по комнате, пока не попалась ему на глаза кассета, он ее схватил, мне дает с облегчением: вот, мол, от меня кассета вам. Я принял кассету с уважением и начал раскланиваться (а сейчас думаю, что зря так повел себя, можно было еще и посидеть с Шевчуком, обсудить проблемы - у них в комнате такой смур стоял, как будто они не знали, чем заняться).
Мы задавали Игорю вопросы, детализируя его встречу с Шевчуком, и Игорь, понимая важность каждого сказанного им слова, ответственно на вопросы отвечал. Оказалось, что Высоцкого повели к Шевчуку прямо через сцену, там поднырнули они под рыболовную сетку и оказались в коридорах. Оказалось, что надпись на двери "Шевчук" была выполнена не просто на бумажке, а чуть ли не на металлической пластине. Оказалось, что рука у Шевчука крепкая, мужская такая рука (это при рукопожатии его с Высоцким определилось). И оказалось, что Шевчук сидел на диване и стол был перед ним.
И еще в комнате было очень накурено. Высоцкий еще посетовал, что он не поздоровался ни с кем, кроме Шевчука, но мы с пониманием отнеслись к этому моменту и Высоцкому нареканий не высказывали.
Мне не понравилось, что Игорь, когда говорил про кассету, сказал: "Кассету мне подарил".
- Как это понимать? Почему ты решил, что кассету он тебе подарил? Ты же был просто представителем нас с Костей, и кассета принадлежит всем нам, витебской интеллигенции.
Высоцкий стал извиняться за свою оговорку, но кассету не захотел мне отдавать. Тогда мы начали драться, а нас стали разнимать и успокаивать. Игорь, успокоившись, решил отдать кассету Шевчука мне. Я с удовлетворением кассету взял, но потом, рассудив, что все-таки она по праву принадлежит Игорю, стал обратно ее ему отдавать, а Игорь надменно отказался ее принимать, и мы еще раз подрались.
Конечно, был проведен предварительный обмен впечатлений о концерте. Были высказаны некоторые замечания, но они были незначительными и никоим образом не портили общего ощущения благодарности Шевчуку.
Мартову понравилась стоимость билетов. А ведь Шевчук мог собрать полный зал и за гораздо большую цену. Но тогда на концерт пришла бы совсем другая публика.
Согласились, что "Фонограмщик" - чисто концертная штука, и предисловие Шевчука к ней, мол, скоро тут к вам приезжает семья (имелась в виду семья Филиппа Киркорова), так вот пожелаю им, чтобы у них магнитофоны не ломались во время выступления) именно для концерта предназначено.
Жалко, что не пели "Слепого мальчика".
А что была в начале концерта с микрофоном заминка, так это ничего, пусть так всегда и будет у нас, может быть, этим мы и будем для мира ценны, что у нас так!
Все, ребята, устал писать. Может, кто еще что скажет, а я на этом остановлюсь.
P.S. Мы ждали Шевчука часов до четырех ночи. Он не пришел. Вот я и думаю: А чего ему приходить? Он уже давно с нами, и сейчас он со мной. Он может только уйти, незаметно. А прийти он уже не может, так как он уже здесь.