Читая Розанова, вновь и вновь поражаешься как он душевен, как его душевность противоположна сухости прочих философов. А ведь он тоже философ! Но что-то в существе философии оттолкнуло его от общепринятой формы самовыражения. Конечно, ведь философы АНАЛИЗИРУЮТ мир, это стало как-будто неотъемлемой частью философии и вообще человеческого мышления; мысль и Слово анализируют уже по одной своей сути. И я тоже анализирую мир, а потом пытаюсь составить его так, чтобы он функционировал. А он не функционирует, мотор стучит, искры нет. И никак ни из какой философии не вырисовывается красота заката и голубизны неба. А Розанов-то как раз и описывает и обхаживает и закат, и голубизну. Его размышления сложно назвать анализом — это физиогномика: аргументы — не аргументы, доказательства — не доказательства. Он узнает, описывает, если спорит, то — “как же вы не видите?” А его описание Египта (“Из Восточных мотивов”, 1917) — прямо предвосхищение Шпенглера: и схвачен Египет, и сравнен с Грецией...
Какой может быть философия? Какой она должна быть? Гадамер, вспоминая свою молодость, писал о крушении самодостаточности классической философии после Первой мировой войны: ту же истину о бытии, только живую, очевидную, преподносило человеку искусство. Оттого так часто тогда обращались к творчеству Ф.М.Достоевского, Пикассо, а основателем новой философии ХХ века объявили Фридриха Ницше — с точки зрения ортодоксальной философии, нисколько не философа. Разве сравнится он с сухими формулами сухих “всепонимающих” людей? Мир разлагается ими на элементарные частицы, а все сверх того — “человеческое, слишком человеческое”. И я тоже считаю, что “душевность” и “родность” — это психологические установки самого человека; это его мироощущение, которое к миру имеет, быть может, отдаленное отношение. Что ж мне сделать, чтобы опять открылся родной и душевный мир, знакомый по детству?..
Раскол мировосприятия — так, наверное, следует определить состояние, когда философия и искусство доносят нам истину о мире, несовместимую друг с другом. Причем он заложен будто самой природой — неравноценностью полушарий мозга: одно отвечает за логическое мышление, другое — за образное. Но ведь человек един, значит достижимо гармоничное равновесие логики и искусства, где ни одна сторона не пересиливает другую. Это требует воли, определенной цельности натуры. Когда это возможно? И когда это не возможно?